Возле могилы никто ничего не говорил. Работяги методично орудовали лопатами, и слышно было только, как она входит в песок, а тот падает на крышку гроба. Первым разрыдался отец, некрасиво сморщившись, присев на корточки, теребя пальцами полы мятой рубашки. Как по команде и остальные начали вытирать слезы. Это было странно, когда вот так со стороны смотришь.

Но я знала: там внутри такая боль, которую не выплеснешь еще долго, может, никогда. Которая когда-нибудь уляжется на дне, и ты будешь ходить осторожно, так осторожно, чтобы не дай бог не всколыхнуть снова ее. Будешь шарахаться, слыша похожий голос, терять внутреннее равновесие, видя похожий взгляд. Мир не изменится, жизнь продолжится. Просто ты должен будешь привыкнуть к тому, что кого-то в ней больше нет. Даже если этот кто-то и был для тебя всей жизнью.

9. Глава 9

- Даш…

Я не открываю глаза, хотя знаю, Мирон понимает, что я не сплю.

- Даш, поговори со мной.

Смотрю на него, он сразу теряется, словно даже уменьшается в размерах, опуская плечи.

- Даш, надо есть. Иначе ты…

Снова теряется под моим взглядом, отставляет тарелку в сторону. Вздыхает.

- Даш, так нельзя.

- А может, я хочу умереть, - говорю, глядя в стену перед собой. Красивое лицо Мирона кривится, кажется, он сейчас заплачет. Но он только дергает щекой.

- Даш…

- Я хочу побыть одна.

Он еще немного мнется и уходит из комнаты, оставив еду на тумбочке.

Прошел месяц. Месяц с того момента, как Луки больше нет. И меня нет вместе с ним. Я виновата в том, что он умер. И в том, что не умерла я. Я должна была быть рядом с ним тогда, а я испугалась. Испугалась смерти, и теперь должна жить одна.

Я пытаюсь вспомнить его лицо, то, когда он был жив, когда улыбался мне, громко смеялся, то, когда любил меня… Но перед глазами только бледное осунувшееся лицо умершего. Кровоподтеки и синяки замазали, и оно просто маска. Которую хочется сорвать, чтобы убедиться – там нет Луки. Но его там действительно нет. Потому что это только тело. Потому что Лука умер. А я нет.

Толпа расходилась нестройно, перешептываясь. В конце концов, у могилы остались только отец с мачехой и чуть в стороне Клим. Его розы лежали возле фотографии, и выглядело это почему-то зловеще. Валентина отошла в сторону, вздыхая.

- Пойдем, Матвей.

- Ты иди, я еще посижу.

Женщина, потоптавшись, не спеша пошла с тропинки к дороге. Клим минут через десять тоже удалился. Отец так и сидел, глядя на фотографию дочери, стирая слезы. Я аккуратно приблизилась, он поднял на меня глаза, спешно встал.

- Мне жаль, - сказала искренне, мужчина кивнул, снова переводя взгляд на фотографию.

- Она была хорошая девочка, - проговорил он. – Взбалмошная, характерная, но не злая… Злой никогда не была. И красивая, на мать свою похожа в молодости. Вы ее подруга?

- Мы неплохо общались, - соврала я. – Не могу поверить, если честно. Она ведь отлично плавала.

- Да, занималась с детства… Мать ее мечтала об этом, и я старался, деньги доставал, чтобы Кристина могла… - он снова заплакал, не сумев сдержаться. – Это несправедливо. За что, за что ее так?

Я могла бы сказать, что возможно, есть за что. А возможно, и нет. Что жизнь вообще штука такая… непонятная. И остается только надеяться на то, что за всем есть какой-то высший смысл, который нам, простым людям, непонятен и никогда не будет понятен. Потому что если не надеяться, то можно сойти с ума.

- Вы были близки? – спросила я, когда мужчина успокоился.

- Нет, не очень. Мне было трудно наладить с ней контакт. Поначалу помогала сестра, потом я женился на Вале… Много работал, почти и не видел их толком. А сейчас думаю: зачем это все было? Разве кому-то лучше стало? Она ничего мне не рассказывала. Но любила, даже такого непутевого. Всегда обнимала, целовала, когда я со смены возвращался. Ужинала со мной, болтала обо всем подряд. Улыбалась. У нее всегда было хорошее настроение. Никого не хотела огорчать.