Спаситель не обратил внимания на сомнительного заступника и чуть наклонился к незадачливому мужу, дергающемуся в болевом захвате:

– То есть этой хрупкой женщине не больно, а тебе, козлина, больно? – В голосе незнакомца послышалось не только возмущение, а еще и искреннее удивление. – Тебя мама не учила, что девочек обижать нельзя?

Он толкнул свою жертву в сторону подъезда:

– На, держи своего кормильца.

Лелик, освобожденный из захвата, по кривой побежал в подъезд, на ходу оглядываясь и злобно вопя:

– Только приди домой!..

Ниночка стояла ошеломленная. Во-первых, ее никто и никогда так не защищал от супруга, а во-вторых, она увидела, как домашнему тирану дали отпор, и – главное! – ей это понравилось. То, что у Алексея она же и осталась виноватой, было в порядке вещей.

Однако куда теперь идти, Ниночка не представляла.

Спаситель стоял рядом и ждал. Ее реакции, действий или благодарности? Девушка повернулась, заглянула в глаза незнакомцу и поплыла. Не потому, что красивые – что есть, то есть, не потому, что удивительного чистого лазурного цвета, лазоревого, как говаривала бабушка, глядя на незабудки. Не из-за этого. Просто никто и никогда не смотрел на нее с таким выражением восхищения, обожания, поддержки и сочувствия. Вот бывает в жизни, когда видишь что-то и думаешь: мое! Посуда, предметы интерьера, одежда. Так и с людьми. Мир делится на мое и не мое. Этот чуть грубоватый, но надежный и теплый человек был Ниночкин от черной макушки до кроссовок сорок огромного размера. Большой мужчина, которому она была как раз подмышку, осторожно взял ее тонкую кисть в свою большую надежную ладонь, другой рукой провел по щеке:

– Холодная! Куда тебя проводить, горемыка? Домой, я думаю, совсем не вариант.

– Не вариант, – тоненько пропищала девушка, откашлялась, – я, наверное, в музее переночую, работаю там, – уточнила она, внутренне содрогаясь от ужаса, вспомнив о трупе, – директор разрешит. На самом деле она собиралась переночевать в зале ожидания вокзала. Но сумочка с деньгами, документами и, главное, телефоном осталась дома, а полицейские могут заинтересоваться полуночницей. Ночевать в КПЗ совсем не хотелось.

– Ладно, утро вечера мудреней, – спаситель, увидев растерянность на лице жертвы домашнего насилия, решительно развернулся к машине. – Садись, обеспечу тебе ночлег по первому разряду. Завтра на работу отвезу.

– Не-не-не, – Ниночка в панике замотала головой, – я с незнакомцами в машинах не езжу. Я не такая!

– Такая – не такая! – Мужчина снова повернулся к паникерше, – Андрей, я вчера в музее у вас был, так что не совсем незнакомец. А тебя вроде Нина зовут?

– Нина Николаевна! – вздернула она подбородок, затем снова сгорбилась, подумав, что выбор-то у нее невелик: вокзал, музей с трупом, сумасшедший муж или темная улица с разными неприятностями.

– Соглашайся! – крикнул от подъезда Сережа, – у него машина классная, еще и денег заработаешь.

Андрей стремительно метнулся к подъезду, но тощий Попандопуло, несмотря на опьянение крайней степени, довольно быстро смылся, сшибая косяки, кодовый замок щелкнул, послышался топот, стук, мат, дверь в квартиру хлопнула, и все смолкло.

– Ну что, пойдешь? – устало произнес мужчина и протянул руку.

– Да, – Ниночка доверчиво вложила пальчики в твердую мужскую ладонь.

Несмотря на все свои фобии, девушка почувствовала себя в машине комфортно первый раз за всю свою сознательную жизнь. Машина была шикарной: в салоне мягко, удобно и тепло. Поначалу она следила за дорогой, ожидая очередной панической атаки, затем чуть слышное урчание мотора, комфорт и переживания последних двух дней сказались и она заснула.