Мурат правильно понял многозначительный взгляд своего хозяина и неожиданно бросился на конвоира. Нарым, воспользовавшись создавшейся суматохой, птицей взлетел на скакуна Крапивина. Выхватив из широкого рукава бешмета кинжал, хладнокровно перерезал горло замечтавшемуся Антипушке. Боевой конь, почувствовав на себе чужака, дико заржав, встал на дыбы. Мурата тут же подняли на штыки нерастерявшиеся солдаты охраны. Яростно сопротивляющегося, так и не сумевшего справиться с взбунтовавшимся конём Нарыма стащили на землю подоспевшие со всех сторон однополчане Крапивина. Любимчик полковника Листьева, Епифан Морошкин подоспел на место трагедии уже поздно. Собственноручно закрыл коченеющему другу глаза и, расстегивая на ходу мундир, безоружный, смело вошёл внутрь круга, которым толпа русских солдат тесно окружила шального басурманина.

Епифан Морошкин, как и его земляк Крапивин, был родом с Амура. Он очень рано лишился своих родителей. Его воспитывал монах из Тибета. Вместе с азбукой жизни святой человек научил Морошкина искусству рукопашного боя.

Епифан бесстрашно шёл на изготовившегося к схватке татарина, и когда до того оставалось несколько метров, неожиданно бросил ему в лицо снятую куртку мундира. Нарым словно ждал этого момента. Увернувшись, он сделал молниеносный выпад. Толпа ахнула, когда сталь клинка легко распорола нательную рубаху Епифана. Морошкин, не обращая внимания на порез на теле, резко ударил правой ногой в голову Нарыма. От удара потрясённый татарин попятился на несколько шагов назад. Несмотря на заплывший огромным синяком левый глаз, Нарым быстро восстановился и был для Морошкина ещё достаточно опасным. Епифан вновь пошёл вперёд. Теперь он только сделал вид, что вновь ударит правой ногой, но вместо этого резко ушёл влево, высоко прыгнул вверх, и надёжно удерживая руками голову басурманина, ударил его коленом в подбородок. Этот отлично исполненный приём Морошкина оказался для Нарыма роковым. Он, выронив кинжал, рухнул на спину. Зловеще притихшая толпа громко возликовала. Епифан, ловко подхватив стопой ноги с земли клинок, бросил его в сторону пытающегося встать на ноги татарина. Нарым, наконец, поднялся на непослушные ноги. Мутным взглядом здорового глаза посмотрел на беснующуюся вокруг толпу. Затем на этого русского, который сегодня оказался сильнее. С трудом удерживая равновесие, Нарым поднял-таки с земли свой клинок и ударил им себя в грудь. Сквозь пробитую острой сталью одежду вместе с каплями алой крови на зелёную траву посыпались под ноги душегуба золотые монеты. Из торжествующей толпы вдруг громко выкрикнули:

– Епифан Ильич, ротный бежит с караулом…

Свершивший возмездие Морошкин, подхватив свою куртку и зажимая кровоточащую рану на боку, смешался с толпой.

Братья Дорошенко, мстя басурманской нечисти за смерть брата Петра, принялись с лютой ненавистью рубить саблями пленных татар.

Нынешнее Рождество Христово Императрица Руси Екатерина Вторая ожидала как никогда прежде. В скромные постные дни она особенно прилежно молилась, а после страстных молитв старалась уединиться в каком-нибудь укромном местечке, где в упоительной тишине предавалась своим сокровенным мыслям. После смерти Мари Франсуа Вольтера в избранных обществах мудрой Европы её уже не воспринимали как просвещённого монарха, а всё громче величали, в результате подвигов армии и флота, хищным захватчиком. Рассуждали за границей на многие наболевшие темы российские, а уже в Санкт-Петербург приходили всевозможные слухи, которые с радостью принимали здешние неприятели государыни, придавая им в своих тайных кулуарах особенную остроту и силу. Весьма встревоженная кривотолками самодержавная царица в таких случаях спешно искала встречи с «вице-королём юга» Григорием Потёмкиным. В непринуждённой беседе, чувствуя сердцем патриотизм и преданность Российской Империи Светлейшего князя, она невольно подтверждала себе, что на освобождённых землях дела обстояли не так уж плохо. Давно позабытые чувства к своему единственному фавориту вспыхивали в ней с неудержимой силой, и она с детской покорностью заглядывала в глаза любимого мужчины в надежде отыскать там для себя ответные чувства. Но её бабье сердце на этот раз ошибалось, и она, к огорчению своему, видела лишь там непреклонное презрение к её плотскому греху. Утерянное ею навсегда женское счастье вызывало в ней горькую обиду, и на сердце у расстроенной государыни становилось весьма грустно.