Однако сегодня созерцание карты не рассеивает чувство заброшенности и одиночества, постепенно превращавшееся в нечто похожее на недуг.

А ведь совсем недавно он приехал сюда, на эту неизвестную точку, окрылённый стремлением свершать большие дела. Тогда этот неказистый разъезд встретил его приветливо, улыбаясь своими крупными, словно блюдца, цветущими подсолнухами. Даже окружавшие Крутой Яр тёмно-бурые горы не показались тогда такими невзрачными, такими тёмными, громоздкими. Наоборот, окрыляя душу, по-дружески манили к себе. Закария тут же по-детски влюбился в них. Словно спеша на встречу с почётным родственником, уже на второй день после приезда он вскарабкался на самую крутую вершину горы. Вознесясь так высоко, он любил тогда устремлять свой взор в пространство дальних горных гряд…

А теперь почему-то кажется, что эти горы, эти суровые скалы теснят его душу и даже не дают свободно двигаться. Если бы не их плен, он, может быть, давно уже выбрался бы из этой заснеженной ямы, давно бы добрался до бурлящей жизнью большой станции. Перед его глазами возникли видения шумной городской улицы, заполненной элегантно одетыми людьми. Только что за чудо, оказывается, это не улица, а рельсовая дорога с торчащими концами шпал. Уж не пристанционная ли это улица? И почему этот сердитый человек не даёт пройти вперёд, теснит его и толкается? Отчего и его помощник Карамат, считавшийся его правой рукой, посматривает на него так строго, хмурит взгляд и отворачивается? А поезд идёт… нет, едет прямо на Закарию. Надо бы посторониться, успеть отойти в сторону! Вон и улица содрогается, огромный тепловоз, закрыв своим безобразным корпусом всё на свете, стал ухать возле самого его уха. «Пуф-пуф-пуф…» Вот-вот его задавит, а Закария никак не может сдвинуться с места…

Убаюканный завыванием ветра, погружённый в бредовый сон, Закария не сразу проснулся под нескончаемую трель телефона. Очнувшись, кинулся к телефонному аппарату, стоящему на рабочем столе в противоположной стороне комнаты. Слышался сотрясающий стены казармы грохот колёс проходящего мимо тяжелогружёного состава. Вот участился стук колёс на стыках рельсов, голова состава, видимо, минуя стрелки разъезда, вышла уже на прямую дорогу. Машинисты – народ такой: как только тепловоз оставит за собой опасный участок, скорее тянутся к рычагу скорости, не думая о состоянии хвостовых вагонов. И тут уж эти вагоны, словно отставшие от матери утки, раскачиваясь и ударяясь обо что попало, начинают проявлять свою прыть. Если один из этих вагонов кувыркнётся под откос, будут винить путейцев.

Закария привычно подумал: «Ага, не остановился, значит, впереди встречного поезда нет». Если бы ему год назад сказали, что он будет мысленно сопровождать каждый проходящий поезд, не поверил бы. Он же не верил, когда говорили, мол, «и во сне вижу только поезда». Верно ведь говорили.

В последние несколько дней у Закарии было плохое самочувствие. Только выйдет на мороз, пробирают озноб и дрожь, всё тело покрывается холодным потом. И впрямь, говорили же ему знающие люди, что придётся изнуряться на этой работе до седьмого пота. Неужто в самом деле? Да быть не может! Ерунду, наверное, болтали… Но то ли действительно этот самый седьмой пот тому причиной, то ли ещё чёрт те что, но откуда-то наваливается вялость и доходит до того, что он еле передвигает ноги. Только недавно, вернувшись с проверки работ путейцев, очищающих входные и выходные стрелки в разных концах далеко растянутых, проложенных полукругом вокруг скальной горы путей разъезда, он, измученный от слабости, свалился на свою лежанку. Доходящее через дощатую перегородку тепло печки с запашком каменного угля, усталость и невесёлые думы сделали своё дело, разморили – вот он и погрузился в бредовый сон. А ведь на столе его ждёт срочная работа – недельный отчёт о выполненных мероприятиях. Он твёрдо намеревался закончить её сегодня днём, в выходной день.