Движение бедер стало импульсивным, я знала, что он уже на грани, и не займет много времени, чтобы он кончил. И вот спустя пару толчков муж излился в меня, повалился сверху, тяжело дыша. Я гладила его по голове, пока он приходил в себя.

– Тебе было хорошо?

– Конечно, – я поцеловала его в щеку.

– В следующий раз доведу тебя до оргазма, – в который раз пообещал Вова, и я лишь кивнула – сколько лет уже слышу это. – Спасибо за цветы.

– Какие цветы? – спросил муж и слез с меня. – А, цветы. Пожалуйста. Все для тебя, Веруня.

Я горько усмехнулась – неужели я думала, что Ольшанский поднимет трубку и сам закажет доставку цветов для жены? Наивная. Для этого у него есть куча помощников.

Встала с кровати и пошла в ванную. В душе было столько разочарования, хотелось, чтобы все было, как прежде, как когда-то… Хотелось кричать. И поговорить… просто поговорить, понять, что друг у друга в голове, разобраться со всем. Но не получалось – Вова не хотел больше разговаривать. Ему кажется, что у нас проблем нет. Может, так оно есть, и я накручивала себя – не знаю. Я уже ничего не знала, кроме того, что мне одиноко и грустно. И с каждым днем эта черная пустота внутри росла и засасывала меня.

Когда вышла из ванной, муж уже спал, так и не раздевшись.

Вера

В очередной раз раздраженно посмотрела на часы. Уже 12:32, где этот поезд? Стояла на перроне, потом нервно ходила по нему, цокая каблуками и отпивая кофе из пластикового стаканчика – какая гадость! Вероника позвонила на днях и сказала, что приедет на неделю. Моему счастью не было предела. Так скучала по своей малышке! Дочь отказалась лететь на самолете – поехала на поезде, а я теперь стой здесь и переживай. Диспетчер в который раз уже объявил, что поезд «Санкт-Петербург – Москва» задерживается на двадцать минут. На наши с дочкой двадцать минут, черт бы всех побрал!

Остановилась и оглядела людей вокруг – все такие разные, но в то же время так похожи. Интересно стало, что они собой представляют, как сложились их судьбы? Руки зачесались – рисовать захотелось. Села на скамейку и достала из сумочки блокнот и карандаш. Мужчину, стоявшего недалеко от меня, изобразила в образе машины – старой, раритетной, ценной. Мне почему-то казалось, что он работает в автосервисе – руки у него все в мазуте, хоть и видно, что отмыть пытался. И пахнет специфически: бензином, маслом и металлом. Девушку лет девятнадцати изобразила в виде цветка – она нежная и хрупкая, сорви – завянет. Бережно относиться нужно. Любить. Пожилую пару чуть дальше по платформе соединила в орех: две половинки с одной сердцевиной, такие же сморщенные, но прочные. Мне нравилось рисовать нечто свое. То, как я вижу людей. Иногда это предметы, иногда просто цветные пятна, мазки, иногда фигурки. Никогда не знаю, что получится в итоге. Это мой собственный мир, который никто не понимает. Да и не нужно…

– Мамуля! – закричала Ника и обняла меня сзади – я так увлеклась рисованием, что пропустила поезд.

– Вероника, – подскочила, обошла скамью и обняла дочку. – Хорошая моя! Как же я скучала, – прижимала к себе дочь, гладила по волосам и спине.

– И я скучала, мамочка.

– Дай, я посмотрю на тебя, – немного отстранилась, осматривая: похудела и волосы обрезала, но все такая же – мое солнышко. Так похожа на меня: каштановые волосы, каре-зеленые глаза и те же черты лица. Снова прижала к себе. – Моя девочка. Ладно, пошли скорее, заберем из школы Никиту. Нина дома праздничный стол готовит.

Вероника засмеялась, а у меня сердце быстрее от счастья застучало.

– Тогда пошли! Надеюсь, Нина организует пельмешки – все время о них мечтала.