– Но это не меняет того факта, что мы не двигаемся с мертвой точки. С таким же успехом мы можем отсидеться сами.

– Мы не можем сами, Сэм, – уверенно возразила.

– Но разве ты не чувствуешь, что Роберт затягивает нас в дела группы? – осторожно проговорил парень, присаживаясь рядом со мной. – Сегодня мы занимаемся вылазками и починкой машин, а что завтра? Я не хочу иметь руки по локоть в крови.

–И я этого не хочу. И никогда этого не будет.

– Но ты уже выстрелила, Штеф, – я дрогнула, тяжело сглатывая. Слова Сэма ударили в грудную клетку, выбив воздух из легких. – "Горгона" плохо на нас влияет. Я думаю, мы должны двигаться сами. Штефани, – мужчина покачал головой, – я знаю… А, кого я обманываю! Не знаю, ничего не знаю, Штеф! Мир рушится вокруг нас, но я не хочу, чтобы мы разрушились! Нам не нужно становиться похожими на горгоновцев; тебе не нужно перенимать их опыт, нам не нужно уметь убивать зараженных.

– Сэм, – сжала губы, силясь не заплакать. – Мне тоже страшно. Очень страшно. И очень давно. Я стараюсь не думать и не вспоминать, как медленно и постепенно жизнь становилась хуже, тяжелее и опаснее, пока этот кошмар не взошел к апогею и перешел черту. Но… Нам нужна "Горгона". Мы не сможем сами. Пока не сможем, понимаешь?

– Сможем, – с мольбой протянул Дорт, но я упрямо мотнула головой.

– Нам нужно время обвыкнуть. Перестроиться под нынешнюю ситуацию, научиться защищать себя. Нам нужно понять, что делать дальше и как жить дальше.

– Это не твои слова.

– Это мои слова, – твердо отрезала. – Нам нужна "Горгона", и мы не уйдем сейчас. Я не уйду. Дай мне время.

– Только чтобы не было поздно, – почти неслышно проговорил Сэм. Я кивнула.

Несмотря на сумбурность речей Сэма, я понимала, о чем он волнуется и что его гложет. Конечно, его пугала "Горгона" и горгоновцы. Пугало то, что под их влиянием и под воздействием обстоятельств мы потеряем остатки человечности и милосердия. Но стать жестче, не значило стать бесчеловечным – к сожалению, для Сэма эти понятия были синонимичны. Да и не знал он, что Старые рубежи пали, и что авиаудары по многим городам наносили по приказу уже Штиля, который Сэм считал последним оплотом, да и то, что сам Штиль перестал выходить на связь, Дорт тоже не знал.

Пока Сэм пытался найти способ жить с более-менее привычным для него ритмом и мироощущением, я считала часы до конца сущего.

Окончательно запуталась. Сбилась. Потерялась. Ощущала себя безвольной куклой, выброшенной на волю судьбы в ураган… И этот ураган окончательно затянул меня внутрь, начиная медленно, но верно разрывать.

 Всю ночь дождь не заканчивался. Барабанил по крыше и окнам. Завывал ветер в щелях, раздавались раскаты грома, и яркие вспышки молний освещали мрак комнаты – но в этих всполохах света виделись мне озаренные светом черные небеса после взрывов. Я вздрагивала каждый раз, когда ударяла молния или когда гром рычал над нами.

Почти не спала. Крутилась в состоянии полубреда по кровати, то впадая в болезненную дрему, то без сна смотря в белый потолок. Сотни мыслей переплетались в сознании. Я много думала о словах Сэма, вспоминала тихий безмолвный ужин с горгоновцами. Все думала и думала о том, как следует поступить.

Дорт, быть может, был в чем-то прав. Мы слишком погрузились в "Горгону", завязли с военными, будто не было другого пути… А был ли он?

Сэм хотел лишь переждать бурю, а я хотела научиться с этой бурей бороться.

 Уже под утро, когда начал утихать дождь, я провалилась в сон, и виделись мне правительственные казематы, охваченные огнем города и едкий черный дым, пожирающий догорающее алое солнце.