Я обхожу стол по кругу и провожу по нему пальцем, пока Лесли спрашивает:

– Состоите ли вы в отношениях? Порой мы нанимаем в качестве временных жильцов парочки или даже целые семьи, но предпочтение отдается одиноким людям. Так проще с точки зрения закона.

– У меня никого нет, – отвечаю я, стараясь скрыть горечь в голосе.

В день своего увольнения я вернулась домой, в квартиру, где я жила со своим парнем Эндрю. По ночам он работал уборщиком в том же здании, где располагался мой офис. Днем он посещал занятия по финансам в Университете Пейс и, как выяснилось, трахал свою одногруппницу, пока я была на работе.

Я застала их с поличным, вернувшись домой со скорбной картонной коробкой в руках, куда спешно сложила свои личные вещи перед уходом из офиса. Эти двое даже не дошли до спальни, а улеглись прямо на дешевом подержанном диване – Эндрю в приспущенных джинсах и его любовница с широко расставленными ногами.

Я бы расстроилась, если бы не была так зла. Еще мне было больно. Я винила себя за то, что вообще скатилась до такого, как Эндрю. Его не устраивала работа, и я знала, что он хотел от жизни большего. Но я не предполагала, насколько это желание буквально.

Лесли Эвелин отводит меня на кухню – такую огромную, что войти в нее можно и из столовой, и из коридора. Я медленно оглядываюсь по сторонам – меня завораживает безупречная белизна, гранитная столешница, отдельный столик для завтрака у окна. Такой кухне самое место на кулинарном шоу. Она невероятно фотогенична.

– Какая огромная, – говорю я, пытаясь оценить размер кухни.

– Это наследие тех времен, когда Бартоломью впервые открылся, – отзывается Лесли. – Само здание мало изменилось, но квартиры неоднократно подвергались перепланировкам. Некоторые помещения уменьшились, некоторые увеличились. Здесь когда-то располагались кухни и помещения для слуг из квартиры внизу, которая гораздо больше по размеру. Видите?

Лесли подходит к шкафчику между раковиной и духовкой. Она приподнимает дверцу, и моему взгляду открывается темная шахта, уходящая вниз, и два троса, крепящихся к блоку наверху.

– Это кухонный лифт?

– Именно.

– Куда он ведет?

– Честно говоря, понятия не имею. Его не использовали уже много лет. – Она захлопывает дверцу, внезапно возвращаясь в режим «Собеседование»: – Что насчет вашей семьи?

В этот раз мне сложней сформулировать подходящий ответ. Это хуже, чем увольнение или измена. Одно неосторожное слово, и Лесли начнет выспрашивать подробности, а каждый следующий ответ будет звучать все печальней и печальней. Особенно если я скажу, что именно произошло.

И когда.

И почему.

– Я сирота, – отвечаю я, надеясь отделаться одним слово. Удается, ну почти.

– Совсем нет родных?

– Да.

Я почти не кривлю душой. Ни у моих родителей, ни у бабушек и дедушек не было других родственников. У меня нет ни дяди, ни тети, ни двоюродного брата или сестры. Одна только Джейн.

Которая тоже умерла.

Возможно.

Вероятно.

– С кем нам следует связаться в чрезвычайной ситуации?

Две недели назад я бы назвала Эндрю. Теперь на ум приходит разве что Хлоя, хотя ее имя не указано ни в каких документах. Я даже не уверена, что это возможно по закону.

– Ни с кем, – говорю я и, понимая, как жалко это прозвучало, добавляю несколько более оптимистичное: – Пока что.

Надеясь сменить тему, я заглядываю в приоткрытую дверь рядом с кухней. Лесли понимает мой намек и ведет меня в другой коридор, ответвляющийся от главного. Коридор ведет к гостевой ванной комнате, которой Лесли пренебрегает, кладовке и – к моему изумлению – уходящей наверх винтовой лестнице.

– Господи боже, здесь еще и второй этаж есть?