Далее ему предоставлялся щедрый отдых, во время которого Мартин пристально вперивал свой нечеловеческий взор в тонкую шкалу градусника, да так и замирал минут на пятнадцать-двадцать. Толи он изображал крайнюю степень повышенной сосредоточенности, то ли действительно не мог разглядеть, а скорее всего, просто засыпал на это время с открытыми глазами.

Однажды Себастьян решил вспугнуть «строгую врачебную интеллигенцию» и громко гаркнул. Реакция превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания. Отпаиваясь сердечными каплями Мартин, попросил впредь больше такого не делать, если он, конечно, хочет лечиться при наличие все-таки живого врача.

После изучения шкалы градусника, шел подсчет пульса. Тогда уже засыпал Себастьян, убаюканный монотонным счетом, подкрепляемым выстукиванием сбивчивого такта мыском звонкой туфли.

Несколько раз подряд прогнав по кругу убаюкивающий подсчет и звонкий такт, Мартин впадал в озадаченный ступор, а после будил циклом каверзных вопросов, напрямую касаемых самочувствия. Тут Себастьян терял всякую способность членораздельно изъясняться и лишь виновато пожимал плечами.

После всего этого кошмара наступало умывание и завтрак. Особыми кулинарными изысками Мартин не баловал. Меню состояло всего из трех блюд. По утрам была овсяная каша, сваренной на воде; в обед Себастьян получал какую-то жидкую бурды из сильно переваренного картофеля; на ужин подавалась все та же «картофельная бурда», но с добавлением овсяной каши.

Судя по всему, Мартин или экономил на Себастьяне, или экономил вообще, а может быть, просто обладал довольно скудной кулинарной фантазией.

Правда, один раз, видимо в честь какого-то праздника, появилась жареная картошка и даже на масле. Себастьян с жадностью накинулся на нее, невольно подумав, что на сале было бы в разы вкуснее, но о сале он теперь мог только мечтать, впрочем, как и о мясе, хлебе и прочей нормальной пище.

После еды, следовал, обязательный прием «должных лекарств», в виде горьких порошков, противной микстуры, а также ромашкового отвара. Последний играл в этом доме огромную роль, потому как одновременно являлся и целительным отваром, и заменителем чая, а также средством личной гигиены.

Мыла, как оказалось, здесь и в помине не было, наряду с зубным порошком, заменой которому служил уголь, а зола являлась единственным средством для мытья волос.

Каждый вечер Мартин впихивал в Себастьяна столовую ложку душистого подсолнечного масла и заставлял рассасывать это «чудо-средство от воспалительного процессика» нескончаемое количество времени, потом следовало тщательное полоскание рта, ужин и мытье перед сном.

Последнее так и продолжало оставаться крайне унизительным, потому что Мартин не доверял Себастьяну самостоятельно обтираться губкой, судя по всему, боялся, что «бестолочь истерическая» не так помоет его драгоценные швы.

Дни томительного выздоровления слились в единый кошмарный сон бредового характера. Несмотря на чрезмерную болтливость, откровенничать о себе Мартин явно не желал, строго соблюдая врачебный регламент, однако в скором времени Себастьян сделал собственные умозаключения о личной жизни этого престранного типа.

Пациентов у Мартина было более чем предостаточно, а вот друзей, судя по всему, совсем не было, как и семьи. Правда временами к нему заглядывала некая дама по имени Жанет весьма импозантного вида и своеобразной манеры поведения. Она обычно появлялась ближе к вечеру или рано утром, оглушено барабаня в дверь, а когда Мартин впускал ее, то бесцеремонно врывалась в комнату, отчаянно требуя какое-то очень нужное ей лекарство, притом не обращая никакого внимания на присутствие Себастьяна. В итоге, все заканчивалось одинаковым образом: Мартин, немного помучив Жанет томительным ожиданием, выдавал маленький пузырек, и та спешила удалиться, но чаще всего, по настоятельным просьбам Мартина задерживалась, но уже в стенах «кабинета». В этом случае Себастьяну приходилось засыпать под звуки стремительной возни, сопровождаемой слезными мольбами о пощаде, которые резко перерастали в душераздирающие крики под аккомпанемент невыносимого скрипа кровати. Впервые заслышав весь этот ужас, Себастьян не на шутку перепугался, решив, что Мартин убивает Жанет, но вскоре понял, что тот всего-навсего удовлетворяет свой мужской потенциал.