– А вы, Кэл? – спросила она, решив, что вправе ждать от него ответной откровенности. – Как вы справляетесь со своим выводком? У вас ведь, кажется, трое – я не ошибаюсь?

– Верно, трое. И их мать во многом похожа на вас.

Он как-то вмиг постарел: сгорбились плечи, потух огонек в глазах, чистый лоб пересекла глубокая морщина. Сейчас Кэллен выглядел на все пятьдесят лет.

– Она юрист, – начал он тихим, бесстрастным голосом, – в то время работала в Голливуде. Опекала актеров, следила, чтобы продюсеры их не обманывали при заключении контракта. Сильная, яркая, независимая... Меня она привлекла сразу. Без колебаний легла со мной в постель, а вот выходить замуж не хотела – боялась, как говорила, потерять свободу. Еле-еле я сумел ее уговорить и потом выслушал за это немало упреков. Но, пока мы жили в Лос-Анджелесе, все было ничего. А потом я решил переехать в Сан-Франциско, чтобы открыть свое дело в Силиконовой долине. И она отказалась ехать со мной.

Наступило долгое молчание. Кэллен, казалось, забыл о своей слушательнице.

– И чем же все кончилось? – не выдержала Мередит.

Она не понимала, почему жена Кэллена не согласилась на переезд. Сан-Франциско – прекрасный город, ничем не хуже Лос-Анджелеса. Там есть и театры, и киностудии – хотя, конечно, не того масштаба, что в Голливуде, – так что без работы она бы не осталась.

– О, это было только начало! – с невеселой усмешкой ответил Кэллен. – Она осталась на прежнем месте: мы решили, что будем ездить друг к другу по выходным. В конце концов, думали мы, от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско всего несколько часов езды!.. И начался кошмар. Всякий раз, когда я был свободен, у нее находилось какое-нибудь срочное дело; когда она освобождалась, оказывался занят я. Мы не виделись месяцами, а когда наконец встречались, тратили все больше времени на ссоры и пререкания.

Мередит сочувственно покачала головой. Она догадывалась, что такой режим выдержать нелегко. Что, если бы они со Стивом оказались в разных городах и должны были бы ездить друг к другу на свидания?

– Самое удивительное, – продолжал он, – что при такой безумной жизни мы решились завести детей. Хотя «решились» – не самое точное слово. В первый раз она забеременела случайно, а затем я убедил ее, что ребенку нужны братья и сестры.

– Почему вы так убеждены в этом? – удивилась Мередит и добавила: – Вот я была, например, единственной дочерью.

– А я – единственным сыном, – ответил Кэллен.

Это признание подтвердило ее догадку: почему-то ей с самого начала казалось, что у Кэла нет ни братьев, ни сестер. Может быть, ему не хватало мягкости, особой душевной теплоты, характерной для людей, выросших в большой семье.

– Тогда мне казалось, что так и должно быть; но теперь, оглядываясь на свое детство, вижу, что многое упустил из-за того, что рос один. Будь у меня брат или сестра, я вырос бы добрее, терпимее, легче научился бы ладить с людьми... Нет, детей в семье должно быть много. В этом я твердо убежден.

– Странно, что жена с вами согласилась.

– Она хотела сохранить семью – как и я. Не знаю, правда; я-то желал этого искренне, а вот она... – Кэл умолк на миг, потом продолжил: – Разумеется, ничего не вышло. Из Шарлотты не получилось хорошей матери: работа всегда интересовала ее куда больше детей. Все заботы о малышах она переложила на няню, а сама появлялась дома раз в месяц. Привозила им подарки, трепала по головке, спрашивала, как дела, и снова улетала. Постепенно она стала приезжать все реже и реже. Говорила, что дети слишком шумят и не дают ей отдохнуть. Она... им я этого, конечно, никогда не скажу... но думаю, она никогда их не любила.