Впрочем, поцелуй заканчивается быстро. Матвей отстраняется и вновь заглядывает мне в глаза.

– Что ты почувствовала? – задаёт весьма странный вопрос, ответ на который я пока не могу озвучить.

Потому что не знаю...

Пожимаю плечами, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

– А ты? Ты что-то почувствовал? – спрашиваю, немного смущаясь.

– Ничего... – Матвей качает головой. – Как и всегда – ничего.

Я заламываю пальцы и нервно поглядываю на настенные часы.

Успела надеть платье. То самое, из секонд-хенда. Когда примерила дорогое, подаренное Матвеем, мне вдруг стало неуютно. Глядя на отражение в зеркале, казалось, что в нём я вижу кого-то другого. Это платье не подходило обычной девушке, какой я себя всегда считала. Слишком откровенное, с глубоким декольте и высоким вырезом на длинной юбке, оголяющим бедро. Где были мои глаза, когда я позволила Матвею его купить?

В общем, я надела другое платье и, повертевшись перед зеркалом, почувствовала себя ровно на свои семнадцать. Словно и правда готовилась к выпускному, и вскоре за мной должен был зайти одноклассник.

Правда, школу я закончила ещё в прошлом году. Да и Матвей не был похож ни на кого из знакомых мне парней. Внешне он напоминал своего отца, а внутренне словно был его полной противоположностью...

Надеваю туфли-лодочки и становлюсь немного выше. Волосы оставляю распущенными, но перекидываю их через одно плечо. Наношу немного туши на ресницы и блеска на губы. Выгляжу мило, а из-за пышного платья как-то воздушно.

Ровно в пять вечера покидаю квартиру, чтобы улизнуть до прихода опекунши. Не хочу отвечать на её вопросы, а она, безусловно, их задаст, как только заметит меня в таком виде.

Пока спускаюсь в лифте, молюсь, чтобы Матвей сегодня не опаздывал, и Бог вдруг слышит мои молитвы.

Когда сажусь в машину, парень не может скрыть улыбку, а потом и вовсе смеётся, разглядывая моё платье.

– Ты похожа на зефир, Мира!

– А ты на швейцарский сыр, – парирую тут же.

– Почему на швейцарский? – улыбка сползает с его губ.

– Такой же дорогой и невкусный.

– Я уверен, что ты даже не пробовала этот сыр, – хмыкает Матвей.

– Не пробовала, – соглашаюсь. – Но он даже выглядит невкусным, так что...

– Ладно, так и быть, ты не зефир, – добродушно говорит он. – Но платье забавное.

– Оно не подходит?

Я тут же начинаю нервничать. Всё мнимое спокойствие исчезает бесследно. Ладони потеют, а сердцебиение учащается. Неужели я действительно это делаю? Собираюсь пойти в дом Одинцова! Буду исполнять какую-то глупую роль. Боже...

У меня начинается паническая атака. Мне нечем дышать. Душит даже ремень безопасности, не говоря уже о платье.

– Мира! – строгий голос Матвея врезается в сознание. – Успокойся и прекрати вести себя как ребёнок!

– А я и есть ребёнок! – восклицаю, не подумав, и тут же прикусываю язык.

– Почему это?

Матвей подаётся вперёд и смотрит на меня с предельной серьёзностью. Под его строгим взглядом перестаю метаться в кресле и, опустив глаза, говорю еле слышно:

– Мне пока только семнадцать.

Он молчит, и мне приходится посмотреть на него, чтобы понять его настроение. Парень улыбается. Это неожиданно.

– Так ещё лучше! – заявляет воодушевлённо. – Представь, какой будет скандал! Сын Одинцова обрюхатил несовершеннолетнюю!

Я его радости не разделяю. И снова считаю дни до своего дня рождения. Осталось четыре...

Мы подъезжаем к огромному трёхэтажному особняку Одинцовых. Часть дома скрыта за высоким забором из красного кирпича. Ворота распахиваются, и машина въезжает в просторный двор. Всюду деревья, кусты, цветы... Создаётся впечатление, что за всей этой зеленью ухаживает специально обученный человек. Хотя, наверное, так и есть...