Потому пишу Антону:

“С удовольствием”.

Когда захожу к Тане, она сидит на кровати.

- Ну что? - смотрит на меня.

- Договорились встретиться в выходной.

- Оооо! Круть, Ясь! Посмотри, как классно получается! Знаешь, когда мы только переехали, было уныло. Дом пустой, вообще непонятно, чего ждать. А теперь как все закрутилось! У меня Кирилл, у тебя - Антон! Работа есть. Дом обставляем понемногу… Здорово, да?

Я улыбаюсь, присаживаясь на край ее кровати. Киваю.

- Да, здорово.

Она улыбается и обнимает меня, глажу ее по спине.

- Знаешь, был момент, когда казалось, что такого уже никогда не будет, - шепчет Таня, не отпуская меня, я зажмуриваюсь. - Что всегда будет вот это ужасное ощущение, как когда мама умирала… Тоска, безысходность… И ничего хорошего. Страшно было так, Ясь, очень.

- Я понимаю, - шепчу, давя слезы, крепче сжимаю ее в объятьях. - Но это жизнь, Тань… В ней все перемешано. Сегодня боль, завтра счастье, нужно просто… - я сглатываю ком, ловя себя на том, что говорю теми словами, которыми когда-то говорили со мной. Только мне ни черта не помогало. Казалось, если и будет счастье, то за ним неминуемо придет еще большая боль, и все, что нужно - это тихое спокойное существование. Неприметное, без резких перепадов. Просто изо дня в день. - Всегда надо верить в лучшее.

Таня отстраняется, кивает, стирая слезы.

- Это ведь не предательство? - спрашивает вдруг, я непонимающе вздергиваю брови. - Ну что мы счастливы… Без нее.

Она сутулится, стесняясь своих слов, прячет взгляд, я беру ее руки, сжимаю в своих.

- Ты что, Танюш? Какое же это предательство? Сама подумай, чего бы хотела мама, если бы была жива? Счастья для нас, конечно. Как бы она радовалась твоим успехам! Она ушла, но мы-то здесь. Мы должны жить. Загонять себя в бесконечное уныние - точно не лучший вариант. Ты все делаешь правильно, слышишь меня?

Она кивает, робко выдавливая улыбку.

Я кручу наш разговор в голове, пока пытаюсь уснуть. Таня каждый день открывается мне с новой стороны. То кажется, начинаю ее понимать, а то вот так, как сегодня, теряю дар речи. Она всегда казалось милой девчонкой без особенных талантов, умом не блистала, но все же нравилась людям своей красотой и открытостью. Вот и мне она казалась милой простушкой, не склонной к подобного рода саморефлексии. Думалось, она вся на ладони, но нет, не так все просто. Нам еще предстоит узнавать друг друга.

- Таня на работу устроилась, ездит всю неделю, пока изучает все, скоро выйдет сама, - я рассказываю отцу о нашей жизни, сидя у них дома.

Пятиэтажка находится в трех минутах ходьбы от нашей деревенской улицы. Вообще, это небольшой поселок городского типа с десятком квартирных домов и большим частным сектором. Несмотря на близость к Москве, выглядит все это немногим лучше нашего военного городка.

Дома или старые двухэтажные, готовые с виду рухнуть в любой момент, или панельные, как у отца: собранные наспех, без отделки, разлинованные по этажам. Честно сказать, частный сектор мне куда больше по душе, хотя у нас нет густой растительности, но нет и гнетущего ощущения, как в районе многоэтажек.

- О, это здорово, - комментирует тетя Люда, отцова жена, жуя тягучую конфету. - Честно сказать, по Андреевым рассказам я думала, она не особо путная.

Я кидаю на папу укоризненный взгляд, он недовольно кряхтит, косясь на жену.

- Чаю еще налить? - спрашивает, вставая и хватаясь за чайник. Я качаю головой, у меня полная чашка. Он вздыхает.

- Я вообще-то сказал, что она выглядит легкомысленной, - замечает мне.

- И что хочет сидеть у Яси на шее, - добавляет тетя Люда, папа грохает чайник на плиту.