Мне безумно нравится его лицо, но чтобы он там не думал, это случилось не с первого взгляда, а возможно… со второго или третьего. Это случилось, когда я увидела, как он умеет улыбаться. Просто я половину лекции пялилась на его задницу, а уж потом добралась до лица.

Это было полгода назад. Тогда-то у меня и поехала крыша. Я думала, это пройдет, но все никак. Мне пришлось повозиться, чтобы пробиться в его дипломники. Понятия не имею, зачем я вообще это устроила. Что я собиралась делать? Прийти в его кабинет и закинуть ногу на ногу, как Шерон Стоун?

Очень смешно.

Он задумчиво смотрит на меня в ответ, и мы, кажется, минуту смотрим друг на друга, не отрываясь, пока мой нос поглощает чертовски дразнящий запах его парфюма.

Его губы дергаются в кривой улыбке, и с моих мозгов слетает розовая пыль.

— Ты что… — говорит, сделав шумный выдох. — С деревьями обнималась?

— Эм-м-м… — пытаюсь отвести глаза от его губ. — Чего?

Опустив глаза, смотрю на его шею и выступающий кадык.

В животе странный трепет, от которого краснею.

Проведя по лицу рукой, он кивает на мою шубу.

Посмотрев вниз, вижу елочные иголки, застрявшие в лохматом ворсе.

— Эм-м-м… — начинаю выбирать их оттуда. — Да… и с камнями разговаривала.

— Надо же, — тихо отзывается он. — И что они говорят? Когда наступит глобальное потепление?

— Не на этой неделе, — успокаиваю, продолжая доставать иголки.

— Ну, слава богу.

Замираю, потому что его рука вдруг оказывается перед моим носом и начинает помогать. Длинные пальцы проворно дергают иголки, а я смотрю на мелькающее перед глазами запястье, которое украшают дорогущие часы с пластинчатым ободком.

— Как нога?

Поднимаю на него глаза.

Опустив руку, смотрит на меня исподлобья и чешет колючий подбородок.

— Ну… — смотрю на свои ноги. — Как видите.

— Тебе не рано-то в спортзал?

— Я собираюсь поплавать, — пожимаю плечом.

— А, — тянет он. — Ну, супер. Вариант сто из ста, чтобы поврежденную мышцу свело.

— Выкарабкаюсь, — пытаюсь звучать непринужденно.

— Не стоит, — говорит медленно, постукивая пальцами по стойке. — Это больно и неприятно.

— Больно и неприятно рожать, — просвещаю его миролюбиво. — Все остальное — цветочки.

— Я бы поспорил.

Сглотнув, смотрю в его глаза.

На его лице спокойствие и вежливая улыбка, а у меня к горлу подскочило сердце.

От волнения сжимаю кулаки и, откашлявшись, с очень неубедительным вызовом бросаю:

— Звучит… заманчиво…

Кажется, воздух остановился, и все звуки смолкли, пока жду его ответа.

Боясь смотреть куда-то еще, смотрю на верхнюю пуговицу его рубашки. Щеки пылают. И уши тоже…

Он молчит целую вечность. Молчит и тихо дышит надо мной. Мои глаза скатываются вниз по его груди. Между расстегнутых пол его пальто считаю белые пуговицы рубашки, пока не добираюсь до ремня брюк и ширинки…

Резко отвернувшись, смотрю в окно во всю стену, за которым мигают гирлянды.

— Если выживешь, жду тебя на улице через час.

До боли закусив губу, пропускаю через себя волну паники.

Продолжая смотреть в окно, краем глаза вижу, как он подхватывает с пола собственную сумку.

— Можно мне тридцать шестой, если несложно? — обращается он к администратору, пока я пытаюсь реанимировать все свои системы.

— Конечно, — отзывается та, и о стойку звякают ключи от тридцать шестого шкафчика.

Нахожу в себе силы повернуть голову, только когда его шаги стихают.

Администратор смотрит на меня с нескрываемым скепсисом, от которого щеки загораются еще ярче. Выхватив из ее руки свой номерок, уношусь в противоположную сторону, туда, куда велит указатель «Женская раздевалка».

10. Глава 10. Люба

Что я творю?!

Снова и снова провожу расческой по волосам и смотрю в свое отражение, не забывая опять и опять смотреть на круглые настенные часы.