Флэт на Большом был своеобразной коммуной, куда шастали вмазаться или пофакаться все кому не лень. Официально здесь была прописана какая-то девочка, которой никто никогда не видел. Во всяком случае, я-то точно. Тут было три комнаты, из которых одна представляла собой более-менее нормальное пространство, даже с какой-то мебелью, а две другие, несмотря на относительно большой метраж, были высотой метра полтора, так что ходить по ним приходилось сильно пригнувшись или на четвереньках. Два таких пенала, совсем без мебели. Даже странно: откуда такое чудо? Причем потолок был обычный, а вот пол – приподнят где-то на метр по сравнению с остальной частью квартиры, и в соседние комнаты вела небольшая лесенка в три ступени. Ну ничего, спать или просто рубиться тут можно было вполне. Не удивительно, что сюда периодически наведывались местные менты: то участковый в поисках «хозяйки», то целый наряд мог нагрянуть в поисках наркоманов.

Вот и сейчас, только-только я разбудил публику, только-только пыхнули терапевтический косяк, как вдруг – стук в дверь. Одна из девочек, как бы подружка хозяйки, пошла глянуть в глазок. «Менты!» – раздается из коридора ее истошный вопль. А тут ребята уже шприцы разложили… Все моментально повскакивали с мест и бросились к окну: как-никак первый этаж. Опытные менты могли бы уже караулить народ на улице, но эти, видимо, попались молодые и зеленые. Народ моментально, прихватив манатки, повыпрыгивал из окна; мы с Юлькой – одни из самых первых. Ну и естественно, все отправились в «Рим». Так начались наши «римские» каникулы.

В «Риме» или около него, на лавочке у памятника, собирались подчас до двух десятков человек – хиппарей и сочувствующих, то есть людей с хайром, в джинсне и фенечках, а также прилично одетых, но со шприцами и травой на кармане. Это были еще досайгоновские времена (то есть до освоения «Сайгона» на углу Литейного и Рубинштейна). Тут же пыхали, тут же мазались в кустах или в сортире. Одним из самых активных «римлян» был Игорь Жгиров – сын генерала. Всех очень прикалывало его происхождение. А Игорь, чтобы искупить карму советского номенклатурного сынка, зажигал не по-детски и периодически сообщал народу о разных сейшнах, тусовках, вариантах. В те времена узнать о знаковых для нашего круга событиях можно было только через знакомых: где какая группа играет, кто откуда приехал, где флэт свободный есть, где – дача.

Сходили на питерский сейшн в Академию художеств. Выступала культовая группа «Санкт-Петербург»[17]. Но вход только для студентов, по студенческим билетам, – странная идея, никак не вяжущаяся с либертарными идеалами рок-культуры. Впрочем, мероприятие и не анонсировалось как рок-концерт, но все, кто знал через своих, пришли. Пробирались через какие-то задние двери, окна, щели…

И вот идет наша компания, человек десять, по длиннющему коридору, на звуки музыки. Вдруг неожиданно перед нами, вынырнув откуда-то из-за угла, появляется шеренга оперов с красными повязками ДНД:

– Стоп! Кто такие? Куда?

– На концерт, – робко лепечет кто-то из наших.

– Концерт только для своих. У вас документы есть?

– Нет…

– Тогда, – командует старший, – кругом!

Мы начинаем послушно разворачиваться. Спорить мазы нет, тем более – сопротивляться.

– А теперь – бегом марш!

Опера́ начинают гнать хипповое стадо назад, к выходу. Топот в коридоре стоит неимоверный, словно скачет стадо мустангов. Опера координируют скачку: как-никак в эдаком лабиринте и заблудиться можно:

– Вперед, налево, вперед, направо!..

Звуки музыки удаляются и глохнут в нашем топоте. Коридоры темные… После очередного поворота я вижу некий шкаф. Инстинктивно хватая Юльку за руку, заскакиваю за этот шифоньер, прижимаясь к стене. Пипл мчится дальше. Из-за угла выскакивают комсомольцы и тоже проносятся мимо. Мы спасены! Резко заворачиваем за угол и бежим назад, на звуки музыки… Где-то через полчаса в зале появляются еще несколько наших – пролезли-таки. Но вообще, откровенно говоря, мне как-то не по себе. Какое все-таки свинство – все эти опера, повязки, документы, скачки вприпрыжку…