– Да, – Татьяна щелкнула пальцем по коробке папирос, – видел бы ты их лица. Когда они грузились на машину.

– Что? Что было?

– Мне показалось, что они на собственные похороны собрались. Наш милейший доктор Екатерина Алексеевна была белее своего халата.

Татьяна замолчала. Ей представился все тот же серо-белый цвет, оттенивший одним вечером ее жизнь. Вот такого же цвета было лицо милейшей Екатерины Алексеевны, когда она поставила в кузов ЗИСа свой докторский чемоданчик и подала руки стоявшим в кузове красноармейцам. Они весело втащили ее, потом медсестру Леночку с пухлыми шоками и закричали шоферу:

– Доктор с нами.

Румяный командир заколотил по крыше кабины. ЗИС выдал облако белого дыма, хрюкнул и медленно покатился на улицу. В окружении смеющихся красноармейцев стояла бело-серая Екатерина Алексеевна с неподвижным лицом. А медсестра Леночка уже подхватила веселую песню о том, как быстро Красная Армия разгромит врага.

– Тяжело бабе-то с мужиками будет, – тихо сказал дворник вышедший закрыть ворота за машиной.

Татьяна кивнула.

– Как на смерть уехали, – проворчал дворник и загремел цепью от ворот.

Татьяна, пораженная их общей догадкой посмотрена на него. Их глаза встретились, и в синих глазах дворника не было смысла, но в них была простота. Ее поражала эта глубинная житейская мудрость, а вернее понимание жизни, шедшее от простого человека. Человека часто не способного мыслить, но способного чувствовать. Только и способного чувствовать.

– Вы бы определились, – неожиданно громко сказал Татьяне дворник, – мне закрывать надо. А вы столбом так вот встали. Вам надо или на улицу идти. Или в здание. Так – то столбом стоять не положено. Ведь если, что – то я и виноват.

Коля выслушал все, прикидывая это на себя:

– И как мы без врачей?

– А как они там без них, – Татьяна, наконец, выудила папиросу.

– Но и здесь есть больные.

– Есть. Значит раньше будешь в поликлинику ходить, – Татьяна неудачно зажгла спичку, обожгла пальцы и затрясла рукой в воздухе, – врачей меньше и людей меньше. Ты бы видел, сколько наших народных патриотов бежит.

– Бежит? – Коля, наконец, поднялся и подошел к буфету.

– Да. Может и тебе взять направление в центр страны?

– А куда мне? – Коля надел свои брюки, – я вот могу до сортира дойти. А все остальное и не знаю. Мать у меня в Рязани живет. Но там ведь нет ВУЗа? Кому я там буду нужен?

– А ты спроси, – настойчиво сказала Татьяна, – ты к боям не годный совсем. Может там чье-то место займешь.

Коля посмотрел на нее с тоской Екатерины Алексеевны. Только та уезжала в пустоту, а этот уже был в ней. Коля махнул рукой и остановился.

За стеной были слышны громкие голоса – соседка Аня собирала свою дочь в эвакуацию. Первая эвакуация ленинградских детей в Новгородскую область была объявлена 28 июня 1941 года. Соседи что-то буробили и ругались.

– Я знаю, – тихо сказал Коля, – это детей вывозят.

Татьяна кивнула. Она все еще ранимо воспринимала само слово «дети». Вот и сейчас она подумала, что всех их – и родившихся и не родившихся она собирала бы сейчас в эвакуацию. Ей пришлось бы искать чемоданчики и коробки, бечевку, чтобы связать вещи. Пришлось бы искать по городу еще оставшиеся в продаже целые упаковки зубного порошка и мыла. Она затянулась, синим дымом, и подумала как же приятны и тревожны были бы эти хлопоты.

– Они паникуют. Тебе е кажется? – тихо спросил Коля. Он явно передумал идти до отхожего места.

Детей родители не хотели отдавать. Это знали и Коля и Таня. Поэтому она только пожала плечами.

– Я не про родителей и детей, – так же тихо сказал Коля, – я про тех, кого ты так не любишь.