– Хорошо, – не стал отчаиваться Бануш. – Хвост у тебя есть? Чешуя? Когти?

– В том-то и дело, что ничего нет! – начала злиться Найка.

– Давай проверим, – поддразнил её Бануш и дернул за штаны. Этого Найка стерпеть уже не могла, и они покатились кубарем, к счастью, в другую сторону от трясины. Разозлившаяся, грязная и страшно обиженная Найка сама не поняла, как укусила Бануша. Её оправдывало лишь то, что он уже пару раз довольно ощутимо укусил её.

И лишь поняв, что он почему-то не отвечает больше на удары и вообще лежит мешком, испугалась.

– Бануш! – она затрясла его за плечи. К счастью, он открыл глаза и даже разлепил губы.

– Ты меня отравила, – еле слышно прошептал он. – Тащи к Гансу, я тут не хочу окочуриться. Не реви, дура! И туеса не забудь!

Всё правильно, без ягод лучше не возвращаться.

Глотая слезы, Найка накинула Банушу на голову капюшон, в руки, сложенные крестом, сунула оба туеса, а длинные рукава связала, чтобы ягоды не вывалились. И поволокла его за ноги обратно к приюту. Ганс должен был помочь.

Вообще-то старого немца звали иначе. Джисфрид. Но выговорить его имя без запинки могли только взрослые, а Александр Николаевич как-то назвал его одним из Гансов, вот дети и подхватили. За спиной его звали так, а в лицо «герр Шварц». Старику нравилось.

Айару, обожавшая придумывать и рассказывать страшные истории про приютский персонал, рассказывала, будто в войну Джисфрид Шварц был среди врачей, ставивших опыты над заключенными канцлагерей. Попал в плен, был отправлен с другими заключенными куда-то на закрытый проект в Сибири. Бежал и вот осел в приюте. И давно бы уже умер, возраст его был уже к ста годам, не меньше, но крепко залип на месте силы в нутре Заповедника и, пока он не покидал нутра, мог продолжать жить.

Верили в это только самые маленькие дети, но Ганса обходили стороной, кроме тех случаев, когда болели. Болели же приютские редко – не иначе как целебный куриный бульон помогал. Ну и что было правдой еще – немец и впрямь никогда не покидал приюта. К счастью, жил он в небольшом флигеле, пристроенном снаружи. Иначе Найка представить не могла, как ей доволочь Бануша.

Выдохшаяся, перепуганная, она минуты три молотила в дверь флигеля, пока врач не открыл.

– Вот, герр Шварц, – провыла она, наконец давая волю слезам. – Я его отравилаааа!

– Опьять ельи вольчьи ягходы? – вообще-то Джисфрид отлично говорил по-русски, получше многих приютский, но в минуты волнения начинал заикаться и говорить с акцентом.

– Нет, – Найка помогла втащить Бануша и уложить на койку, и указала на следы от зубов на запястье мальчика. – Вот!

– Зачщем вы укусили мальтщика, Сольюнай? – удивился врач.

Он ловко оголил руку Бануша до локтя и вогнал иглу. К игле подсоединил капельницу и повесил её на специальный крючок. После этого он оттянул оба века Бануша, заглянул туда, потом в рот и, оставшийся довольным осмотром, сел, складывая руки на коленях. Его взгляд, внимательный и насмешливый, смутил Найку.

– Он первым начал, – буркнула она. – Он выживет?

– Думаю, да, – Джисфрид успокоился и снова заговорил нормально. – А вот вас мне тоже хочется осмотреть, вы не против?

Найка пожала плечами, мол, ей всё равно. Но про себя отметила, что для осмотра её тушки предусмотрительный врач надел перчатки. Врач покачал головой, оглядев укусы Бануша и даже помазал их йодом, после чего наконец перешел к тому, что его на самом деле интересовало.

– Открой рот, Солунай, – вежливо попросил он и осторожно, но сильно надавил ей на клыки, потом под ними и под язык так, что она закашлялась и едва не сдавила челюстями его пальцы. И только тот факт, что она понятия не имела, где брать капельницу с физраствором и как её ставить, её остановило.