Лес утонул в густом тумане. Туман был серый, как разбавленное водой молоко. Ближайшие к дому деревья проступали из этой серости неотчетливо. Хмель мрачно озирался по сторонам. И обнаружил, что нет машины. Той самой, на которой они приехали вчера. И Сереги с Виталиком тоже нет. А ведь накануне спать в одной комнате ложились.

Встревоженный Хмель спустился с крыльца. Вот следы на сырой земле, тут машина их стояла.

Обернулся и увидел девушку. За углом дома она чистила картошку, зябко кутаясь в стеганый жилет. И никого не было вокруг. Хмель подошел.

– Привет! ― сказал дружелюбно, бесцеремонно пялясь на ее загорелые ноги.

– Привет, ― отозвалась она.

Ему показалось, что с вызовом.

– Где машина? ― спросил Хмель.

– Уехали.

– Куда?

– Остальных ваших привезут.

– Откуда? Из Москвы? ― не поверил Хмель.

– Зачем из Москвы? От шоссе. Сами дорогу не найдут.

Хмель сел в сырую от росы траву и теперь голые колени девушки были на уровне его глаз. Она все поняла и вдруг раздвинула ноги. Не широко. Только чтобы он трусики увидел. Хмель дрогнул и поднял глаза на девушку. Она смотрела насмешливо.

– Ты себя в зеркале видел, ухажер? ― спросила и бросила очередную очищенную картофелину в кастрюлю с водой.

Полетели брызги. Часть из них принял на себя Хмель.

Он поднялся из травы и пошел к умывальнику, прибитому к дереву. Над умывальником светлел квадратик зеркала. Хмель заглянул в него. Ужасная картина. В одном месте лоб рассечен ― это он в машине так спьяну пострадал. В другом месте огромная шишка. Под глазами мешки. Не брит. И вообще помят после попоек этих.

Какой сегодня день? Пятница. Это он за неполную неделю так деградировал.

Сидел бы сейчас в офисе, шефу преданно в глаза смотрел и поддакивал согласно.

Тьфу!

Нет, только не это!

*       *       *

Девушку звали Маша. Она здесь родилась и выросла. А теперь жила в райцентре в ста двадцати километрах от этого хутора, и работала няней в детском саду. Работу и место в общежитии ей дали как сироте. Про свое сиротство она сказала буднично, как бы между прочим. А Хмель дрогнул.

– А что с родителями такое? ― спросил он.

– Пропали.

– В смысле? ― не понял Хмель.

– Здесь пропали, ― сказала Маша и показала рукой куда-то в туман.

Хмель проследил взглядом.

– В лесу? ― предположил он.

– Ясное дело. У нас тут кроме леса и нету ничего.

– Заблудились, что ли? Или, может, звери?

– Может, и звери, ― сказала Маша, но по ней было видно, что эта версия представляется ей наиболее неправдоподобной.

– И что ― никаких следов?

– А какие следы?

– Ну, я не знаю, ― пробормотал Хмель и посмотрел в грязное молоко тумана.

Ни черта не видно.

– Два человека, ― сказал он неуверенно. ― И чтобы никаких следов?

– Они в разное время. Сначала тятя. Мне было шесть годиков всего. Я плохо его помню. А мама ― три года назад. Осень была. Она пошла по грибы. Опят было много тот год. И не вернулась.

– А искать пробовали?

– Чего пристал? ― спросила Маша хмуро.

– Я не знаю, ― смешался Хмель. ― Понимаешь, я сам сирота. Ни отца, ни матери. Но я хоть знаю, как все было. Ехали в машине, им грузовик не уступил дорогу. А тут ― просто пропали. И никаких следов.

Маша всмотрелась в него. Вздохнула.

*       *       *

Завтракать сели, не дожидаясь остальных. Хмель снова оказался напротив Маши и под правой рукой у старика. Покосился опасливо на тяжелую ложку, которой дед его накануне припечатал.

Была картошка. Тушенка в жестяной банке. Пара луковиц. Хлеб, явно собственной выпечки. И никакой выпивки.

– Вы б налили, батя, ― дерзко сказал Хмель, мстя за вчерашнее унижение.

Старик воззрился на него свирепым взглядом. Хмель этот взгляд выдержал.