– Если исходить из твоей логики, то наркоманы и алкоголики тоже должны быть освобождены от ответственности?

– Не-не, не путайте сознательное с осязательным. Алкоголики и наркоманы в какой-то момент сами осознанно выбрали себе путь, который привел их к зависимости. А я такой путь не выбирал. Организм у меня такой. Он не может без адреналина. Именно поэтому я не должен привлекаться к ответственности за свои действия.

– Предлагаешь тебя на лечение отправить?

– Тоже неверно – тогда давайте всех отправлять. Тех, у кого избыток серотонина, отправлять на лечение, чтоб сильно жизни не радовались. Тех, у кого дофамина в избытке, изолировать, чтобы целеустремленность снизить. И…

– Подпиши здесь и здесь. – Перебил его опер. – И свободен. До суда. А в суд можешь справку принести об адреналиновой зависимости, и как она за тебя все решает. Глядишь – прокатит.

Кирилл вышел из душного кабинета и сразу направился в туалет. Ополоснул лицо холодной водой. Он совершенно не беспокоился о том, что его ждет. Он через это уже много раз проходил. Будет суд. Так как он официально безработный, штрафовать его не будут. Назначат 100 или 200 часов обязательных работ. Тут он что-то вспомнил и кинулся бегом обратно в кабинет к оперативнику: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» В кабинете сидел уже другой задержанный. В такой же, как у Кирилла, серой толстовке, и крутил в руке его зажигалку. Кирилл ее выхватил и так же поспешно вышел. Ситуация ему что-то напомнила. И не только напомнила. Может, действительно в больнице справку для суда взять? И забухать, чтоб убить время.

Инженер Максим Андреевич Боширов-Петров оказался в затруднительном положении. Он приехал на железнодорожный вокзал задолго до посадки, в кассе по командировочному листу и служебному удостоверению получил билет. В билете было четко обозначено – платформа № 5, путь № 9. Спустившись в подземный переход, он дошел до четвертой платформы и метров через пять уткнулся в тупик. В тупике была только небольшая деревянная и обшарпанная дверь, которая никак не походила на проход к перрону, скорей – на служебное помещение. Тем не менее, он подергал ручку на себя. Затем потолкал дверь. Она, разумеется, не открылась – кто ж держит незапертыми двери служебных помещений? Он вернулся к выходу на четвертую платформу, чтоб при свете еще раз проверить билет. Разумеется, все он запомнил правильно – пятая платформа, девятый путь.

Промелькнули, как тени, смешанные эмоции. С одной стороны досада, с другой – чувство удовлетворения от собственной прозорливости. Обилетившись, он хотел было, благо времени оставалось прилично, выпить где-нибудь кофе и потом уже идти на перрон. Но решил перестраховаться – посмотреть, где находится пункт посадки. Не зря. Вернувшись, он обнаружил, что касса, в которой он брал билет, закрыта, в других была очередь. Так же как и в справочную.

Под электронным табло санитары деловито укладывали на носилки умершего, похоже, бомжа. Полицейский с врачом, лениво переругиваясь, заполняли бумаги. Если бы людей хоронили там, где они скончались, у бомжа оказался бы на зависть всем ультрасовременный надгробный камень – электронное табло с регулярно обновляющейся эпитафией. Почему, кстати, жанр эпитафии не получил своего развития? Как застыл еще при древних греках в стихотворных кратких изречениях, так в этой форме до сих пор и пребывает. Вполне реально ведь ставить на могилы какие-нибудь всепогодные экраны, на которых транслировались бы нон-стоп любимые видео покойного, многочасовой фильм о нем, отзывы друзей. Кто-то со временем наверняка догадался бы установить камеру с подсветкой к себе в могилу и транслировал процесс гниения как на экран, так и в онлайн – например, какой-нибудь телевизионный репортер назвал бы могильный перфоманс «Мой последний репортаж». Художник – «Мир, я тоже разлагаюсь!» Такие примерно буйные фантазии пронеслись вихрем у Максима, что его очень удивило.