выдающегося адепта?

– Хотите сказать, что я настолько отчаявшаяся женщина, что скатилась до принуждения адепта? Думаете, я не могу найти себе развлечение в городе? Зачем мне мальчик, не знающий жизни, когда вокруг взрослые мужчины? – склонила я голову набок, прекрасно зная, что стерва не любит меня в первую очередь из-за миловидного личика.

Но собравшиеся молчали, обдумывая её предположение и это меня разозлило. Подлетев к столу, где восседала комиссия, я положила ладонь на белый мини-артефакт правды и, смотря в глаза стерве, выпалила на одном дыхании.

– Я, куратор Хопс, никогда не применяла внушения для расположения мужчин! И никогда не применю, чтобы в случае новых обвинений прийти в суд и посрамить лжеца с помощью артефакта правды! – камень под ладонью засеял ярким голубым светом, подтверждая мои слова.

– Новых? – тихо вопросил очкарик, расслышав мою оговорку, но его заглушил голос Штерна.

– Хопс, судя по вашим записям, юноша влюблён в вас и пытается всячески проявить свою симпатию.


«Это его личные проблемы!» – мысленно забухтела я, но вслух сказала иное.


– Так пусть и тренируется на сокурсницах и ровесницах. Я-то тут при чём?

– Правилами Академии не запрещается! – раздался голос сзади, и я медленно повернула вмиг одеревеневшее тело в сторону диванчика, на котором восседала чета Брайт.

Вся собравшаяся орава: комиссия, ниши магистры, деканы и ректор уставилась на меня выжидательно, будто только и ждала моего профессионального падения. А я… я тихо охреневала от ситуации.


«Мне что… только что дали разрешение переспать со студентом? И никто не будь, а его собственный отец?»


– И что с того? Мне, по-вашему, нужно к каждому захотевшему меня адепту в кровать прыгать? – начала злиться я, не видя от комиссии той реакции, на которую надеялась. Они были на стороне Брайтов. Как, впрочем, и всегда. Чтобы не вытворял Хьюго, сколько дел не наворотил – ему всё сходило с рук!

– Ну почему же сразу ко всем? – словно издеваясь, приподнял светлую бровь Антуан Брайт.

– Аааа, только к вашему? – натурально зарычала я. – Его влюблённость скоро пройдёт, а мне здесь ещё работать!

– Не пройдёт! – синхронно отозвались Брайты, но я повернулась к младшему.

– Я не влюблён! Я люблю! – признался синеглазый блондин на потеху публике и меня бомбануло.

– Любишь? Да чтобы любить, надо знать человека! – подойдя к куполу, я упёрла в неё ладони и сорвалась в словесный понос. – Вот ты знаешь обо мне хоть что-то? Например, почему я постоянно ношу блузки и водолазки полностью закрывающие руки? Зимой и летом, даже на тренировки? Может, под тряпками я что-то прячу? – намекнула я на брачные вязи в виде несмываемых татуировок, которые проступают на правой руке после обряда. – В твою светлую голову хоть раз приходила мысль – может, меня там за воротами кто-то ждёт? Возлюбленный? Муж? Дети? А может, я скрываюсь от садиста мужа за стенами Академии, а под рукавами прячу синяки и шрамы? Что ты, сопляк, обо мне знаешь? – крикнула я, выходя из себя.

– Хопс! – позвал меня ректор и я заткнулась, пытаясь перевести злость и удержать свою же силу под контролем.

Меня трясло от его признания.

От воспоминаний, какие сюрпризы он мне устраивал.

От его смертоносных знаков внимания.


«Как я вообще четыре года продержалась? Стальная у меня выдержка, однако!»


Надолго меня не хватило, и я высказала сопляку всё, что накипело за эти годы:

– Чёрт… А счастье было так близко! Всего-то потерпеть тебя девять месяцев. Ты бы выпустился и оставил меня в покое! – смотря в глаза своего "любимого" адепта негромко говорила я. – Никаких больше удушающих цветов, никаких огненных бабочек и спалённых аудиторий, никаких больше сорванных занятий, никаких плотоядных растений для «коллекции», медитаций над тазиком после твоих очередных подарков. Ты хоть знаешь, что я час просидела над унитазом боясь, что твой подарок в кишках запутается, а доведя себя до икоты, побежала за рвотным зельем к мисс Травинкис, чтобы рубин через чёрный ход не попытался выбраться наружу? Ты же не мог малюсенькое колечко в крем пихнуть?! Тебе же надо было самый здоровенный камень в ювелирке отыскать! Тебе же непременно надо было извиниться