Ты спишь глубоко и невинно,
А я торможу суету;
И пульс грозовой сердцевины
Сверкает, штормя высоту…
Но грохот несёт пробуждение,
Вздымая любимые руки;
И в тайне сплошного затмения
Рождаются светлые звуки.
неизбежность
Когда весна прольётся в душу
Новорождённой красотой,
Я в память исповедь обрушу
И воспарю над суетой.
И устья вен овеяв песней,
Я в сердце небо распахну;
И речь, витавшая над бездной,
В миру найдёт свою волну.
И ни страстям, ни медным трубам
Сиянье в дым не обратить;
Душе даны живые губы,
Чтоб вдохновенье не губить.
сохранённая красота
Я так долго молчал. Почему?
Потому что эпоха пьяна,
Потому что и мне в эту муть
Не хватало огня и вина.
Потому что в умах – катаклизм,
А лекарство – как анабиоз;
И любой ностальгический «изм»
Вызывает подкожный мороз…
Альтруизм не имеет путей,
Я кормлю адекватных собак;
Мы не можем творить без цепей,
Потому что шаг в сторону – враг…
Но когда, закрывая глаза,
Я пою о смертельной тоске,
Обнимают меня чудеса,
И сжимается жизнь в кулаке.
И восходят из пепла цветы,
И душа узнаёт красоту,
Сохранённую в тайнах мечты,
Не терявшей свою высоту.
интроспекция
Высокие клятвы – как старая мебель,
Которую можно отдать не глядя
Знакомым, живущим на кровном хлебе,
Согласно завету священного лада.
Они антикварны, молчат о великом,
Внимая блаженству деревьев раздетых;
И сад опустелый становится диким,
Даруя свободу ликующим детям.
А в холоде мира душе не укрыться,
Сквозь боль и тоску мы идём на запрет;
И время нам дарит счастливые лица,
В которых забытого прошлого нет.
ты помнишь?
Ты помнишь дыхание гроз
И шквал веселящих дождей?
Ты помнишь движение грёз
И свет легендарных идей?
Ты помнишь невинный оркестр,
И холод незримой стены?
Ты помнишь тепло от небес
И восторг от волны?..
Ты помнишь значенье вина,
Когда разговоры пусты?
Ты помнишь, как плачет весна,
Когда погибают цветы?
Ты помнишь весёлых детей
И думы, таящие боль?
Ты помнишь пропавших людей
И святую любовь?
Ты помнишь сияние звёзд
И небо в зеркальной воде?
Ты помнишь движение грёз
И неугасимых надежд?
И я вспоминаю опять,
Как сила рождает пути;
А мир продолжает сиять,
И всё – впереди.
перелёт через бездну
В восьмидесятых было дело – мы летали
На ЗФИ, там острова и вечный дрейф;
Мы в экспедиции по-чёрному пахали,
А в передышках пили «шило» и портвейн.
Те передышки были важным перелётом
С архипелага ЗФИ на материк;
И пересадки тоже были для чего-то, —
Ведь нужен отдых, дозаправка, ну и шик.
Для этой цели в основном имели Диксон,
Там полный кайф для тех, кто вышел на «отрыв»;
Хоть не растёт там ничего, и с виду дико,
Зато там души нараспашку и без «крыш».
И были чуткими полярники-пилоты,
Они как братья были мне, ценили жизнь;
И натурально поутру лечили глотку,
В меня вливая чистый спирт без укоризн.
Ну а потом вручали бережно гитару,
Чтоб я в их душах нараспев тоску задул…
Я колокольно их озвучил в мемуарах,
Я с ними шёл бы и в разведку, и в загул.
А как-то раз нас отуманил остров Средний,
Там дозаправились, умножив позитив;
Но задержались, – был туман на редкость вредный:
Всего два шага – и полнейший сенситив.
Мы всё допили, чтоб быстрее отключиться,
А на рассвете штурман крикнул нам: – Летим!
Хоть не рассеялся туман, – пора лечиться,
Уже одиннадцать! В полёте дохандрим…
Мы тут же сели в самолёт и удивились,
Как он в тумане отупляющем взлетел;
Ещё не ведал я тогда, смотря на крылья,
Что у пилотов было «шило» на похмел…
Но меньше знаешь – крепче спишь, и мы отбились
На безопасной высоте в ненастный день;
Но пробил час, и борт вошёл в кривую милю,
А с бодуна никто не понял, что за хрень.
Все мирно дрыхли. Как приятно быть бесшумным!
Чего тревожиться? Ведь мы ж не на войне.