Но сработал ресурс деток каперанга Шмидта. Эля Гордиенко представила дело папе – директору института – так, что во всем виноват Лёпа. Гордей был сталинской выучки, и не понимал, как начальник мог допустить пьянки и панибратство. В результате Лёпу – фактически главного конструктора – отстранили от «Шексны», перевели в другую лабораторию, привлекая, реже, чем было нужно, в качестве консультанта.

Наконец, испытания продолжились. Руководителем назначили Зубенко, аппаратура заработала более стабильно. Но тут сказалось то, что Зубенко был электронщиком, а не гидроакустиком. Аппаратура после излучения возбуждалась. При приеме шел неустраняемый шум, сигнала было не видно. Вызвали Виталия Тертышного, который сразу понял, что это реверберация, и предусмотренной настройкой временной регулировкой усиления эта проблема легко решается.


Корабль пр. 1141 мог развивать скорость более 60 узлов


Гидроакустическая станция «Шексна» была принята на вооружение в 1974 году. Никаких отличий и наград разработчики «Шексны» не получили. Про награды корабелам мне неизвестно. Правда, его главный конструктор был не сразу, но отмечен. Корабль на подводных крыльях проекта 1141 в 1977 году назвали «Александр Кунахович», в честь главного конструктора корабля и Зеленодольского ПКБ, внезапно умершего в 1968 г. Это был опытный корабль, после которого пошла серия проекта 11451. На них устанавливалась ГАС «Звезда М1–01». Из многих планируемых построили только два корабля – Союз развалился.

Судя по количеству благодарностей и выигранных флотских и межфлотских учений и состязаний, «Шексна» была лучшей ГАС, сделанной в НИИГП. Дальность обнаружения ПЛ составляла 50–70 км. Конечно, использовался подводный звуковой канал, глубина которого менялась, а кабель – трос «Шексны» был достаточно длинный, да и работала она на «стопе». Экипаж корабля ее холил и лелеял – она несла «золотые яйца».

Так получилось, что «Шексна» и корабль остались в одном экземпляре. Если бы пошла серия или модернизация, то документацию пришлось бы выпускать сначала – там была заплата на заплате и не все изменения были правильно оформлены.

Еще один бывший киевлянин, которому Половинко под «Шексну» помог перевестись из Таганрога в Киев – Илья Семенович Перельман приводил «Шексну» в качестве примера, как нельзя делать документацию для серийных заводов.

Вернусь к своим делам. Мы (моя группа) защищали сначала НИР «Ромашка», потом первый этап НИР «Ритм». Оба НИР были посвящены цифровой обработке сигналов. Еще во время «Ромашки» произошли два связанных эпизода, которые повлияли на межличностные отношения в лаборатории. Нас было мало, кроме меня основными исполнителями были Юра Шукевич и Галя Симонова. Внедренный к нам в группу Гриша Аноприенко своего вклада в НИР, кроме обзора аналоговых средств отображения, не внес. Юра недавно вернулся из армии и не успел как следует развернуться. Галя, по настоянию Геранина, сделала очень большой материал, связанный с выводом формул, обосновывающих постулаты и теоремы цифрового спектрального анализа – в основном, по материалам статей из IEEE Transactions on Audio and Еlectroacoustics, заменивший вскоре в названии второй предмет исследования – Elektroacoustics на Processing. Этот журнал я выписывал на домашний адрес. То есть формулы там уже были, но Геранину нужно было знать, как именно они были выведены. В Галиной интерпретации это иногда превращалось в «как можно было бы их вывести».

И вот, в самом конце работы, когда уже были отпечатаны отчеты (тогда еще требовали в кальках), Галя сказала, что в эту субботу (или воскресенье) она прийти вписывать свои формулы не может. Так как она много времени и так проводила сверхурочно, а почерк у нее был школьный – круглый, хорошо распознаваемый, тем более в формулах, то вписывать их мог кто – то другой. Недостатка в желающих поработать в субботу за отгулы в лаборатории, в которой были женщины с детьми, не было. Вызвались Катя Пасечная и Галя Кохановская.