Коля был лучшим начальником, с которым я когда – либо работал. Думаю, не только для меня. Хотя «добреньким» он никогда не был. Указывал мне на логические скачки в отчетах и статьях (мои «привычные» ошибки). Убеждал брать новые работы, которые мне не нравились, и отдавать другим те, к которым я привык. Вообще при нем круг моих обязанностей быстро расширялся – группа росла и готовилась вести приемные тракты новых разработок, включая временную и пространственную обработку сигналов и их отображение.

Две последние строчки строфы из песни Окуджавы «совесть, благородство и достоинство…» заканчиваются призывом: «Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь».

Отсутствие того, кому можно было так довериться, существенно повлияло на мое развитие, в том числе научное, которое, казалось, мало зависело от Коли.

Слова «Бог забирает лучших» никого утешить не могли.

Коля ушел от нас. Остался НИР «Ритм». Работа была большая, сложная и… дорогая. Например, на контакты в микросхемах и разъемах выделялся один килограмм золота, так как требовались большое быстродействие и надежность цифровых устройств.

НИР была одной из первых, всецело посвященной алгоритмам обработки гидроакустических сигналов и цифровой технике, их реализующей.

Как первый заместитель научного руководителя я выполнял его обязанности. Высокому (выше институтского) начальству нужен был ответственный, с которого можно спросить.

Тех, кто занимался «Ритмом», пригласили к Алещенко. Кроме меня, там присутствовали Галя Симонова, Юра Шукевич, Сережа Якубов, почему – то Игорь Горбань и, вероятно, Лёпа Половинко.

Алещенко сообщил, что нужно принять решение о о научном руководителе «Ритма». Мне эта постановка показалась странной, я как – то не мог представить кого – нибудь со стороны, кто мог бы выполнять эти обязанности. Юра и Галя тоже удивились, но высказались в том смысле, что это должен быть я. Поддержал и Сережа Якубов, хотя с некоторой заминкой. Игорь Горбань – студент – практикант, до этого рта не открывавший, оказывается, тоже имел возможность высказаться, но и сейчас этой возможностью не воспользовался. Не помню, был ли при этом «консильере» Кошембар. Алещенко согласился с тем, что руководителем буду я и тут же перешел ко второму вопросу, что делать с наследием Коли Якубова. Нужно как – то если не увековечить, то как – то продлить память о нем. Может быть, развить его результаты. И защитить его диссертацию. По поводу первого высказывания я собирался объясниться с Алещенко отдельно, по поводу второго я даже не знал что сказать. Возможность защиты за умершего человека диссертации (а она уже была переплетена, и плакаты тоже были готовы) как – то трудно было представить. Оказывается, я ошибался. Как и в цели всего спектакля, устроенного О. М.

Но об этом я расскажу позже, как и об Игоре Горбане. Он был не первым «сыночком», с которым пришлось сталкиваться за время работы в ящике (первым был Юра Хрущев), но самым «проникновенным», наподобие нейтрино. Про дочек и сыночков читайте в приложении А.

«Благословение» Алещенко было не последним этапом в моем назначении. Вскоре состоялся партком, на котором рассматривался вопрос о возможности моего назначения на должность научного руководителя НИР «Ритм».

Никаких вопросов о науке там не было. Интересовались моим морально – политическим обликом. Не знаю, было ли ознакомлено руководство парткома с выписками из папки доносов на меня в режиме, или все ограничилось одной «объективкой», но мне устроили форменный допрос с пристрастием. Одним из вопросов, доставших меня, был вопрос, хожу ли я в театры. На что я ответил, что после того, как оперных звезд забрала Москва, в киевские театры я не хожу. Кто – то чуть не задохнулся от возмущения. «Как же Вы будете нести культуру в вашу группу и в подразделения, которые будут выполнять ваши задания»? Про книги, журналы и другую «культуру» не спрашивали. Совсем некстати в голове стал крутиться гэг: «Де тепер Руденко Б., хто її тепер …?