Снимок был старый, любительский, и с него на меня смотрел светловолосый парень, удивительно подходивший на роль Иванушки в какой-нибудь русской народной сказке. На обороте размашистым почерком было написано: «Самой прекрасной девушке на свете. Твой Женька».

Могу поклясться, что никогда не видела этого парня. Я осторожно положила снимок на место и внимательно присмотрелась к лицу мамули. Кажется, она недавно плакала. Ресницы слиплись и ещё даже не просохли. Чего это она? Из-за него что ли?

Забыв о пледе, который всё ещё держала в руках, я начала озираться по сторонам. И вдруг на столе за стопкой журналов я увидела необычную шкатулку, покрытую черным лаком. Её углы и замочная скважина были инкрустированы металлом, а в замке торчал небольшой красивый ключик. Шкатулка, несмотря на свои внушительные размеры, производила впечатление игрушечной. Затаив дыхание, я подошла к столу и робко прикоснулась пальцами к её блестящей поверхности. Чудесная находка была похожа на сказочный ларец какого-нибудь волшебника, и только детально разглядев её жестяные украшения и облупившийся лак, я разочарованно вздохнула – дешёвая поделка.

И всё-таки эта шкатулка ещё могла оказаться ценной находкой.

А вдруг это как раз то, что я долгое время искала и никак не могла найти?

С некоторым трепетом я открыла крышку этой загадочной шкатулки.

Точно! Я угадала!

Здесь было всё – письма, бумаги, фотографии.

Здесь было то, что он меня тщательно скрывали.

Здесь были ответы на мучающие меня вопросы.

Ещё раз оглянувшись, я протянула руку к лежащему сверху письму и… в это время на диване заворочалась мамуля. Боясь попасться на неблаговидном поступке, я быстро закрыла шкатулку и потихоньку вышла из комнаты. И пусть сейчас мне ничего не удалось узнать, зато теперь я знала, что искать и обязательно выберу удобный момент, чтобы покончить с нашими семейными тайнами.

Весь оставшийся день я терялась в догадках, кто бы это мог быть на том снимке. Почему мамуля так бережно хранит его фотографию? И почему его, как и меня, зовут Женькой? К вечеру мои любопытство и нетерпение достигли такого накала, что я все же решилась заговорить.

– Мам, а почему моё отчество Александровна? – осторожно поинтересовалась я.

– Потому что твоего отца звали Александр, – спокойно ответила мамуля.

– А вот бы было здорово, если бы моего отца звали Евгением, – весело, стараясь скрыть дрожь в голосе, выпалила я. – Представляешь, я была бы Евгения Евгеньевна.

Ожидая реакции, я впилась в неё глазами. Вначале съёжившись, мамуля все-таки быстро взяла себя в руки.

– Хватит болтать чепуху, иди-ка, сходи за хлебом, а то ужинать не с чем.

Судя по её тону, говорить дальше на интересующую меня тему не имело смысла. Позднее я много раз ругала себя за этот опрометчивый разговор, которым я выдала себя с головой. Всё последующие дни, как только выдавался случай, я пыталась разыскать ту самую шкатулку, но все мои усилия оказались напрасными.

С тех пор я больше её так и не увидела. Скорее всего, с того дня эта бесценная вещица покинула стены нашего дома.

* * * * *

Воспоминания….

Порой они выползают из глубин прошлого, как вагончики детской железной дороги, один за другим, вытягивая, и подталкивая друг друга. Каждый вагончик – отдельный эпизод, отдельное воспоминание, но они так торопятся и наползают один на другой, что путают и смущают меня.

Чаще бывает по-другому, и моё прошлое клубиться вокруг словно мутное облако. Сквозь пелену мне видятся какие-то неясные очертания, как будто знакомые, но пока ещё едва различимые. Они могут безвозвратно растаять, а могут и проявиться, словно кадры старого чёрно-белого фильма. Эти пока ещё схематичные картинки рождают чувства, которые, как сухие дрова, подброшенные в костёр, разжигают едва тлеющие воспоминания. Появляются звук и цвет. И это уже не кино. И я уже не зритель.