– Нормально, – без энтузиазма отозвался тот, покосившись на сидящую рядом Ксюху.

Макс и Ксюха ссорятся, но как всегда делая вид, что всё в порядке. Они думают, что очень умные, а мы ничего не замечаем. Мы же дипломатично изображаем придурков.

И что у них за игры? Ну, поругались, с кем не бывает. Разорались бы друг на друга, разбежались бы на несколько деньков, а потом, как нормальные люди помирились. Так нет же! Из глаз искры сыплются от злости, а они сидят с дежурными улыбками на физиономиях и портят всем вечер.

– Что-то вы неправильно мечтаете, не в ту сторону, – подал голос Антон. – Родиться в следующей жизни животным означает спуститься на нижнюю ступень. Для этого надо очень плохо прожить свою жизнь.

На занудное замечание утомленного эрудицией Антона никто не обратил внимания.

– А мне лошади нравятся. Белые! – сообщила Дашка.

– Мне тоже. Резвые кобылки! – не унимался Леха. – Блондиночки!

– Ты точно озабоченный, – скривилась Дашка.

Леха захихикал и ущипнул её за бок, за что получил от неё шлепок по спине.

– Жэка, а ты? – спросила меня Кира. – Ты бы кем хотела стать?

– Я? Птицей.

– Ага! Вороной! – оживилась Ксюха. – И чтобы под боком огромная городская свалка! Райская жизнь!

Ну, конечно! Когда ей плохо, то первое средство утешиться – нагадить другим. Особенно мне.

Ответить я не успела, потому что появился Мишель. Отвратительный субъект! Наркуша! Младший брат Макса.

– Чо надо? – помрачнел Макс.

* * * * *

И зачем я про птиц сказала? Знала ведь, что нельзя от чистого сердца. Надо было просто приколоться, что-нибудь про ёжиков или зайчиков в «капусте». Так нет же, высказалась, а Ксюха мне тут же ввернула про ворону. Прикол, конечно, у неё получился классный, и… обидный.

А чего ещё можно ожидать от Ксюхи? Она знала, куда бить, знала, что я без того всю жизнь белая ворона.

Ой, как себя жалко! Ещё заплачь врагу на радость!

Зарыдай!

Нечего расстраиваться.

Подумаешь, что Ксюха может понимать в птицах? Её только шмотки и баксы волнуют.

А я птицами восхищаюсь! Пусть говорят, что от них грязи много, что они крикливые, что у них мозги крошечные, но зато никто из тех, кто это утверждает, не способен летать. И никто этого, кроме птиц, не может!

Я могу!

Когда мне становится очень плохо.

Я закрываю глаза и представляю себя орлицей, сидящей на высоком скалистом утесе. Ледяной ветер с моря треплет мое оперенье, но я гордо, не замечая холода, осматриваю бездну, простертую у моих когтистых лап. Я смотрю свысока на всех глупых двуногих, не способных приподняться над землей даже на пару метров. Потом, вдруг сорвавшись вниз со скалы, я падаю, словно камень, но уже через мгновенье за моей спиной разворачиваются мощные крылья. И тогда я несусь по тугим воздушным потокам над полями и морями, над обидами и разочарованиями, над всей разноликой планетой. И ничего прекраснее этого сладостного щемящего чувства нет!

* * * * *

Ускользает что-то важное, … прячется в нагромождении пустых фраз и деталей… Они наползают на меня, отвлекают, не дают сосредоточиться. Что с этим делать?

Что я должна помнить? События? Поступки? А может, нет? Может быть гораздо важнее вспоминать чувства, … ощущения…

Этого я не знаю, … я пытаюсь не путаться в мелочах…

Пока же чаще вспоминаются какие-то пустяки, но так ярко и детально, будто я проживаю их снова.

* * * * *

Этот бункер сразу мне не понравился. Здесь можно нарваться на неприятности. Тяжелая дверь, лязгнув металлическими затворами, отрезала пути к отступлению.

Надо быть осторожной! Здесь непременно будут ловушки.

Так… так… коридор я прошла. Куда дальше? Налево или направо? Давай-ка налево…