На мой взгляд, усилия англичан должны были быть направлены к северу, на направлении Аррас-Камбре и соединенными усилиями англо-французов южнее Хаврикурского леса на Каттелэ в NW при содействии Лаонского фронта и от Шампани.

В этих условиях попытки немцев по левому берегу Маас на Верден были бы парализованы. Действия Лаон-Шампань удерживали бы германские силы на этом фронте. Есть трудности: форсирование Ст. Кентэнского канала и дальнейшее продвижение, имея канал позади себя. Но везде трудности большие. Я записываю эти мысли, будучи ориентированным, как говорят, на лету, несколькими брошенными словами людьми, знающими, в общем, и даже в частности, но не вникающими, в суть дела. Для них важно одно, что будет наступление. Каземат и Калифорния, столь важные для обладания Шмен-де-Дам, но вместе с тем они сами стягивают силы в указанные районы. Очень важно выяснить, кто раньше это начал. Ко времени моего отъезда для лечения, т. е. начала июня новым стилем уже были признаки некоторого усилия немцев во Фландрии и в районе Мааса.

Если за ними потянулись союзники и план атаки выработан на этой данной, то могу их поздравить – почин перешел в руки нашего врага. Это не благоприятно. Усиленные атаки немцев против Шмен-де-Дам, это обычный немецкий прием, скрыть свои действия и приковать силы противника там, где им нужно. Всегда подобные атаки у них отличались большим остервенением и почти всегда они давали им то, что им в данное время было нужно. Где определенная цель, там высшее немецкое командование никогда перед потерями не останавливается.

Сильного врага мы имеем перед собой. Сильного единством, проведенного сверху вниз, сильного сознанием и чувством, что он жертвует собой для отечества. И это чувство привито ему поколениями в семье и школе, жизни. Сильного своей войсковой дисциплиной, в формах резких, грубых, но последовательных. Нам такая дисциплина, исключительно основанная на Drillen[16] мирного и военного времени, не по натуре.

Русский человек иного склада и души, и дисциплину нужно достигать иными путями. Строгостью, но справедливостью. Это последнее глубоко сидит в душе русского человека, он все перетерпит, но лишь был бы справедливо, заботливо. Но чтобы успешно воевать с противником, у которого порядок проявляется повсюду, который считает своим долгом исполнить на глазах и вне надзора, что приказано и положено (немцы называют это Pflichttreue[17]), надо противопоставить ему те же свойства. Немец храбр, в общем, послушен, но наш, в единицах и в массах, храбрее, самоотверженнее и до сих пор был послушнее. Перед нами факты, что он может исполнить то, чего современный культурный человек, в массе, не может исполнить, но мы этой особенностью как-то не пользуемся.

Страшный порыв всегда приводит к внешнему расстройству, продолжительное пребывание в котором всегда гибельно. Несовершенное управление упускает эти психологические особенности, и мы берем то, чего ни одна армия не взяла бы, но потом, несмотря на присущее русскому человеку упорство, сдаем, в то время, когда у других мы видим, что взятое они отдают не скоро, ибо более совершенное управление быстро создает и порядок и организацию, которые позволяют людям упорно держаться.

Вся сила управления покоилась у нас на офицерах. Без них, хороши ли они или нет, наш простолюдин не справлялся и терялся в этом ужасном хаосе. Теперь же их нет, и эта опора в страдные годы исчезла, ибо к ним подорвано доверие, отнята власть и офицер теперь несчастное, безвластное, в глазах массы солдат бесправное существо.

Как мы победим, как мы удержим врага без этого главного элемента войска? Они в патриотическом воодушевлении и невыразимой скорби гибнут рядовыми борцами. Кому это выгодно?