Лиоте, также как и я, горячо сознававший, что современная разрозненность может только повредить общему делу, принялся за осуществление этой необходимости. Нивель был того же мнения, и мне прямо сказал, что он считает это настолько важным, что готов подчиниться, если это понадобится в оперативном отношении, маршалу Хейгу.

Так как Хейг приглашал меня к себе, то поехал к нему и к Бельгийскому королю, и его новому начальнику штаба.

Наши разговоры вертелись все около этого вопроса, и мне приятно было, что и Хейг осознавал необходимость этого объединения, чтобы хотя бы на западном фронте противопоставить единству германского военного Управления такое же единство.

В свою очередь, и Нивель и Лиоте, насколько могли, и насколько им позволяло их положение, проводили то же. Я прямо сказал Хейгу: «Знаете ли Вы, что Нивель по вопросу, который мы с нами разбираем, выразился так, что, считая его чрезвычайно важным, он, если нужно, готов подчиниться Вам». Хейг на это возразил, со свойственной англичанам искренностью: «Зачем? Я всегда готов подчиниться Нивелю!» Это человек решения (homme de décision). Казалось, все могло наладиться и опасность, на мой взгляд, крылась в Робертсоне.

Только благодаря Ллойд Джорджу, который хоть и штатский, но многое в нашем деле понимал разумно и просто, отношения между французским и английским командованием установились, если не в такой определенной форме, как следовало бы, но сносные. Все остальное дополнилось сознанием важности дела и личными качествами английских начальников и французов, вероятно и с Петеном дела идут довольно нормально.

Тяжелая война научила разумных англичан боевой войне, практически ознакомила их с ее потребностям и показала им, что отступать от этих начал безнаказанно нельзя. Вообще иметь дело с англичанами приятно. Я не говорю о Робертсоне. При всех его качествах, вероятно, он ими обладает, у него много отрицательных сторон Китченера – упрямство и известная узость, которая располагает его считать себя великим военный стратегом. Иметь с ними дело не легко. Хейг – джентльмен, кавалерист, с большим боевым опытом и с природным шотландским мужеством и спокойствием.

С Кадорно сговориться было труднее, но известное согласие между ним и Нивелем установилось, и выразилось итальянским наступлением, приведшим к очень большому результату, но приковавшим силы австрийцев к их фронту.

Хотел бы упомянуть об одном документе Лиоте – о его циркуляре, который несколько изменил положение Нивеля. Согласно январскому циркуляру, Лиоте поставил себя в положение не только руководителя Салоникского фронта, но и французскими операциями. Это было не правильно, ибо главные войска на французской территории, в оперативном отношении, военному Министру не подчинялись, а подчинялись военному Совету. Нивель отнесся к этому довольно добродушно: «С Лиоте мы сладим, у нас разногласий в существенном не будет; но если он уйдет, и вместо него будет новый военный министр, тогда созданное циркуляром положение более серьезно».

Недолго пришлось ждать. Лиоте неожиданно ушел и на его место стал Пенлеве. Как раз, незадолго до ухода Лиоте, я завтракал у него. Был март новым стилем. После завтрака разговорились. «Между прочим, – я ему сказал. – Я очень беспокоюсь ходом подготовки главной атаки, многое из того, что я знаю, мне кажется несоответственным и опасным». «Я тоже беспокоюсь многим, – ответил мне Лиоте. «Знаете что, приходите запросто пообедать, а после обеда с вами подробно поговорим и обсудим». Но нашему разговору не суждено было осуществиться, через несколько дней он ушел. Но вернусь к Риму.