Меня за это уважали и разрешали то, что было не позволено другим театральным детям. Например, я могла сидеть за кулисами во время спектакля. Иногда, актеры, выбегая со сцены, начинали восторженно меня тискать и трясти.

– Варька, ух, Варька!

Я с суровым видом шепотом делала им замечания:

– Тсс, дядя Юва, тссс, дядя Силежа, апитакль идет!

Лет до четырех с половиной я упорно не выговаривала букву «р». Причем мама и другие актеры постоянно с напускной серьезностью меня спрашивали:

– Варвара, когда ты начнешь говорить букву «р»?

Я поднимала вверх глаза, раздумывала пару-тройку секунд и очень честно отвечала:

– Завтла!

Иногда во время спектакля я заходила в зрительный зал, тихонько шла по проходу, отжимала откидное сиденье, садилась и смотрела. Зрители, сидящие, по соседству, удивленно на меня косились, но ничего не говорили. Когда мне это надоедало, я так же тихо вставала и уходила. Так как ростом я была ниже спинок кресел, никто этого практически не замечал.

Но чаще всего, я просто играла в гримуборной. Перед театром, мы с мамой постоянно заходили в «Детский мир», где она мне покупала какую-нибудь новую недорогую игрушку. И я ею весь вечер или день, когда были репетиции, занималась. Так же с собой мы всегда брали альбом и цветные карандаши.

Однажды моя игрушка даже попала в спектакль. Дело было так. Несмотря на то, что я была девочкой, и мне часто дарили куклы, играть с ними я не любила, и они благополучно пылились в комнате на шкафу. Мне нравились машинки, головоломки, занимательные игры.

Как-то раз в «Детском мире» мне очень понравился пластмассовый автомат голубого цвета. В него вставлялись батарейки и при нажатии курка он «стрелял». Вернее, издавал звук, отдаленно напоминающий автоматную очередь, и у него на дуле загоралась красная лампочка. Игрушка была не для театра. Трещать за кулисами было нельзя. Я честно пообещала маме, что в театре не сделаю из него ни одного выстрела и обещание это ни разу не нарушила. К автомату привязали веревку вместо ремня, я его повесила на шею и ходила с ним как дозорный.

На сцене репетировали спектакль по пьесе Михаила Рощина «Старый Новый Год». Мама играла девочку Лизу. Когда к ней по сцене приставал кто-то из взрослых, она выпаливала фразу: «Моё не бери, не смотри».

Посмотрев репетицию, вечером я предложила маме:

– «Моё не бели, не смотли!», бели мой автомат и стлеляй!

На другой день мама предложила режиссеру этот ход, а он его сразу же одобрил и утвердил. Можно сказать, это была моя первая режиссерская подсказка. Я очень гордилась тем, что в спектакле играет мой любимый синий автомат.

Это была моя первая осознанная настоящая елка. В театре в дни Новогодних каникул, для детей, кроме спектакля на сцене, разыгрывали в фойе, возле елки, интермедию. Самое первое представление устраивали для театральных детей. Это, по сути, был генеральный прогон и проба на маленьких зрителях.

Мне всего через месяц должно было исполниться целых два года. И я чувствовала себя очень взрослой. В детском саду на елке мне досталась роль Лисы. Мама сшила из оранжевого сатина комбинезончик. Выкрасила в рыжий цвет полоску пушистого меха, это был хвост. И самое главное, придумала мне на голову маску лисы, сделанную в виде шапочки, не закрывающей лицо. Она сама вылепила из гипса лисью морду, в художественном цеху оклеила ее папье-маше и оранжевой тканью, наклеила черный бархатный нос, зеленые глаза и пришила черные ушки. Получилось замечательно.

Мое выступление лисы в детском саду восприняли на ура, но детсадовская елка – это не то, не тот масштаб. А тут настоящий бал в театре! С гигантской разукрашенной елкой, красивой Снегурочкой и добрым дедушкой Морозом.