Дети радостно визжали и смеялись. Потом слон как-то странно потоптался. И, вдруг, откуда-то из-под хвоста с огромным напором полилась струя. Она распадалась на множество тяжелых капель, которые падая в толстый слой пыли, взрывались маленькими фонтанчиками. Очень быстро образовалась внушительная лужа. Радости малышни не было предела.
Домой мы мчались рысью. Начало смеркаться. Во дворе стояли кучкой наши родители и выпытывали что-то у мальчишек.
– Где вы были? Где?!! Мы уже весь микрорайон обежали – наперебой орали на нас мамы и чей-то папа.
– Мы… мы… в зоопарк ходили, – тихонечко мямлили мы.
Родители, ругаясь и отвешивая кому-то шлепки, расхватали нас и потащили по домам.
– Мама! Мама! – буквально захлебываясь своими эмоциями, спешила я поделиться своими впечатлениями, – Там так интересно, там такой огромный слон написал вооот такую лужу, мама! А змея, змея, она вот прям такая же, как ты! – сказала я и, через небольшую паузу, уточнила, – Такого же метра!
Мама рассмеялась, и желание меня наказывать у нее моментально пропало.
Хома
Первый хомяк у нас появился еще в Томске. Кто-то из театральных, видимо желая избавиться от скотинки, подарил его нам. Хомяка назвали Хома. Он жил у нас в трехлитровой банке.
У меня появился негласный ритуал. Сидя на горшке, посреди комнаты, я просила маму:
– Дай мне хомочку подельжать!
Мама доставала хомяка и давала мне. Хома так и норовил выкарабкаться из моих детских ручек. Поэтому я его сжимала покрепче. Наблюдая за этой борьбой, мама наконец, не выдерживала:
– Варя, ну зачем ты его так терзаешь? Давай вернем его в банку.
Собственно, на этом ритуал каждый раз и заканчивался. Хомяку было тесно в банке, и он стремился наружу. Вставал на задние лапки и быстро-быстро греб передними в надежде, что сумеет вскарабкаться. Но, они лишь скользили по стеклу.
Однажды, долго наблюдая за этой картиной, я сделал вывод:
– Мама, смотли, как тельзает, как тельзает.
В моем понимании слово «терзать» означало вынимать Хому из банки. Куда он потом делся, я не помню. Видимо тоже кому-то отдали.
В Джамбуле первым моим живым уличным трофеем была черепаха. Как-то летом мы играли в прятки на огромных газонах из клевера. Они окружали расположенный рядом с домом кинотеатр. Играть было забавно. Пока водящий считал:
– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!
Нужно было отбежать подальше, рухнуть в траву и замереть. Бухнулась я как-то в траву, лежу. Вдруг рядом что-то зашевелилось. Я подумала, что это змея, и вскочила. Лучше быть обнаруженной и потом водить, чем оказаться укушенной.
Приглядевшись внимательно, я увидела, что это черепаха. Видимо какой-то «очень добрый» человек выбросил ее, как надоевшую игрушку. Игра тут же была закончена, и я с гордым видом, прижимая черепаху к груди, двинула домой.
– Мама, я черепаху нашла! – крикнула я с порога. – Ее кто-то выбросил в клевер, а я нашла. Она же не выживет на газоне зимой, можно она будет жить у нас?
– Надо же какая Тортилла, – мама погладила черепаху пальчиком по панцирю. – Да, пусть живет, только ты будешь за ней ухаживать.
– Конечно, буду, – я даже подпрыгнула от радости. – Подержи-ка ее, я сгоняю на помойку за коробкой. И мои сандалики быстро застучали по ступенькам.
В нашей четырехкомнатной актерской общаге почему-то надолго другие жильцы не приживались. И часто остальные комнаты пустовали. В соседней такой же общаге – тоже четырехкомнатной квартире, в нашем же доме, но в другом подъезде, всегда было битком, а у нас нет. Маме разрешили занять вторую комнату. И у меня появился свой законный отдельный угол.
Мама никогда не препятствовала моему желанию заводить животных. Поэтому вся найденная на улице живность в итоге оказывалась у нас. Помню, как-то раз, мы нашли во дворе щенка, и я торжественно принесла его домой. Но жил Тимка у нас до первых гастролей. Взять его к себе на лето согласилась театральный парикмахер, тетя Наташа. Она жила с пожилой мамой, и та с удовольствием приютила Тимку. А в итоге так к нему привязалась, что, когда мы вернулись, отдавать назад отказалась наотрез.