На звонок открыл дядя Коля. Он просочился в дверь и печально склонил голову.

– Знаешь, Степ, – он положил мне руку на плечо, – она сейчас не хочет тебя видеть. Может, позже?

– Но вы сказали ей, что я был в больнице?

– Женщины, – он вздохнул, – иногда сложно понять, что у них на уме.

– Ладно, – я пожал дяде Коле руку: – Увидимся! – И поспешил по лестнице вниз. Наверху хлопнула дверь, раздался Лёнин крик. Я прибавил шагу, а потом и вовсе перешел на бег…

Это была последняя моя встреча с дядей Колей. Что касается Лены, то я снова встретил ее лет через десять с гаком. Она сильно изменилась, выглядела уже не юной девочкой из провинции, а провинциальной хабалкой, с короткой стрижкой, выбеленными волосами и чуть припухшим лицом. Она и Лёня сидели в маршрутке на задних сидениях, а я впереди, лицом к ним. Мы смотрели друг на друга почти безразлично, малознакомые люди из далекого прошлого. Мне даже показалось, что Лёня меня не узнал. Впрочем, он был сильно пьян, и дремал. А Лена пробормотала отчетливо: «Ну и встреча!» – и поспешно отвернулась. Так мы ехали минут пятнадцать. К друг другу мы так и не подошли, не перемолвились и парой слов.

Я с удивлением думал потом об этой странной встрече. Как она могла предпочесть мне Леню? С другой стороны, я не оставил ей выбора. Никогда не был обидчив, но после больницы мне нужна была ее поддержка, внимание. А она даже не захотела меня видеть. Может, я был слишком жёстким, бескомпромиссным и недостаточно настойчивым, может, просто не смог донести до нее своих чувств. А может, Леня был для нее вполне естественным выбором. Лена – девушка из простой многодетной семьи, дочь обвальщика мяса и водительницы автобуса. Со мной, чьи интересы лежали в самых разных областях, ей, наверное, было сложно. Леня не мог просто так начать тот разговор – видимо, Лена жаловалась ему на меня раньше. Что ж, дядя Коля в очередной раз оказался абсолютно прав. Женщины, иногда сложно понять, что у них на уме.

Порой наступает время, когда любому нужно забиться в нору, остаться одному, чтобы собраться с мыслями и вновь стать самим собой. Волк зализывает раны, укрывшись в потаенном месте в лесной чаще. Мне жаль тех, кто боится одиночества. Для меня одиночества не существует. Оно – удел несчастных людей, у которых внутри нет ничего. У поэта, философа, человека думающего – внутри космические пространства, целая Вселенная, для них одиночество исключительно плодотворная среда. Я всегда подсознательно стремился остаться один, но у меня почти никогда не было такой возможности. Потом я изыскал ее, заработал возможность иногда пребывать в одиночестве. Но сейчас, по прошествии многих лет, у меня появились и другие мысли по этому поводу, возник другой опыт. Может быть одиночество вдвоем – когда человек рядом с тобой ничем тебе не мешает, не раздражает, дает возможность думать, созерцать себя и окружающую действительность. И даже более того – через ценнейшее общение, уникальные поступки – дает предпосылки для новых духовных и бытийных открытий. Найти такого человека, такую женщину, с которой возможно понимание, единение душ и тел, это, безусловно, – главная ценность, важнейшая грань жизненного успеха. И я такую женщину нашел. Но много позже.

– К тебе пришли, – сказала мама, через трое суток моего сознательного затворничества.

Все эти дни, по большей части, я сидел за секретером, чирикал стихи в клетчатой тетрадке и смотрел в окно. Мне казалось, я страдаю. На самом деле, я испытывал творческий экстаз, умея ловко обратить свое дурное настроение в довольно неплохую поэзию.