– Да Вы мерзавец… Я Вас… Я тебя…

– Вы мне лично ничего не сделаете, сядьте и не гоните тихоокеанскую волну, сидя на не предназначенном для себя стуле. Вам не место в советской армии, а тем более быть замполитом части Вы не достойны. И если Вы остались сегодня, лишив Ваше семейство своего общества, чтобы предупредить, напугать, устрашить меня, то в свою очередь должен сказать Вам, что именно такие как Вы разлагают армию и воинскую дисциплину. В моих жилах течет кровь, а не гной. Это от Вас несёт гноем! – Салман развернулся, открыл дверь и вышел, хлопнув ею так, что она чуть не вылетела с петель.

Услышав шум, ему навстречу выскочил дежурный по штабу сержант. Но, заметив несущуюся на себя лавину гнева, ринулся в сторону. Вернувшись в казарму, Тасаев крикнул:

– Дневальный, эй на тумбочке, ко мне!

Дневальный тут же подскочил, бросив свою тумбочку.

– Что надо? – запинаясь спросил дневальный.

– Найди каптерщика, скажи ему, что я велел, чтобы выделил вон на ту нижнюю кровать у окна в дальнем углу, чистый матрас, белье и всё необходимое для гигиены. И скажи, чтобы кровать второго яруса убрал над моей кроватью. А сейчас принеси мне ключи от душевой, (бани – душевые, работали только по субботам) но это уже не волновало Салмана.

– Хорошо, мы всё сделаем, но ключ, душ, взводный… дежурный…

– Скажешь я велел! Бегом!

Он помылся в душе на первом этаже, поднялся, а в расположении казармы уже не было никого. Всех повели на вечернюю прогулку с музыкой, где с улицы с плаца доносились слова из песни «Серая шинель» – согревает лааасково, сееерая шинель…

Салман разделся, лёг спать, не дожидаясь вечерней поверки. В армии каждый день перед отбоем проводят вечернюю поверку – перекличку, и расход людей по нарядам, по караульной службе и т. д. Перед сном он думал и понимал, почему сегодня затянули время отбоя – хотят приструнить, заровнять, показать кто есть кто, при всех, привзводно, приротно, батарейно и т.д…

А потом все изнутри захватили неожиданные воспоминания о Родине, будто совсем рядом чувствовался волшебный запах ее лесов и чистых рек. Думал о родителях, братьях и сестрах, о светлом доме, где всегда так вкусно пахло чеченской едой. Салман и не заметил, как уснул в объятиях памяти и не услышал, как все вернулись с вечерней, т.е. уже с ночной прогулки, и как все разошлись по бытовым и туалетным комнатам на пять минут, чтобы приготовиться после поверки ко сну…

Через некоторое время, дневальный громко подал команду:

– Всем строиться на вечернюю поверку! Все, повзводно, по отделениям выстроились по центральному проходу казармы. Дежурный по роте сержант подал команду:

– Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! И приложив руку к виску, строевым шагом пошел к стоявшему по середине старшему лейтенанту для того, чтобы доложить о построении на поверку, держа в одной руке журнал с данными личного состава.

– Товарищ старший лейтенант! Личный состав на вечернюю поверку построен. Дежурный по роте сержант Молчанов! Взводный, не давая команды – «Вольно»! прошёлся перед строем, и сказал обращаясь к сержанту:

– Почему я не вижу прибывшего с Дисбата рядового Тасаева?

– Товарищ старший лейтенант, рядовой Тасаев отпросился спать, с жалобой на усталость и головные боли – соврал сержант офицеру.

– Поднять и поставить в строй, немедленно! – приказал офицер, сам отходя в сторонку, в сторону тумбочки дневального.

– Есть! – ответил сержант и поплелся в глубь расположения казармы, где уже давно спал Тасаев. Сержант растолкал Тасаева и сказал обращаясь по имени:

– Салман, пожалуйста, он не успокоится, встань в строй, а то он заставит всех стоять, чтобы на тебя это воздействовало!