В это время открываются ворота КПП и въезжает командирская машина. Водитель круто разворачивает машину, правой дверью командира в сторону строя личного состава. Выскакивает, открывает дверь, отдавая воинскую честь. Из кабины выходит подполковник Прокопенко, который занимает должность полковника – командира данной части. Дежурный по части, прикладывая руку к виску командует громко, обращаясь к строю:

– Чааасть Равняйсь! Чааасть Смирно! Равнение на середину! Круто разворачивается и строевым маршем направляется в сторону командира части, который уже остановился на том обычном месте, где он встречает доклад, стоя по стойке смирно с приложенной к виску рукой.

Дежурный марширует до определенной дистанции, а потом останавливается и во весь голос докладывает:

– Товарищ полковник! Личный состав части построен на утренний развод. За время Вашего отсутствия не произошло никаких чрезвычайных происшествий. Расход личного состава – караул 12 человек, наряд восемь человек, госпиталь четыре человека, санчасть ноль, гауптвахта ноль, самовольное оставление части ноль, в командировке семь человек, в отпуске восемь, прикомандированных два… Дежурный по части старший лейтенант Шелупанов! – и, отойдя в сторону, поворачивается лицом к строю. Раздался громкий голос командира:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравие желаю, товарищ – прогремел в ответ строй.

Салман спустился на первый этаж в Ленинскую комнату, не желая дальше наблюдать за разводом, так как начнется утренний проход строевым маршем перед командиром всего личного состава один круг по плацу и круг с песней. Потом разнарядки и т. п.

Дневальный на тумбочке был уже предупрежден Салманом, где его найти, когда придёт старшина. Он присел за первый стол в комнате Ленина. Осенила мысль написать домой письмо, но ни ручки, ни листка бумаги, годной для письма, он не обнаружил. Тасаев вышел в коридор, подумал закурить, но решил не дымить в помещении, а выйти нельзя – его увидят с плаца, там уже песню орут. Запасный выход с тыльной стороны помещения закрыт, можно ключ у дневального забрать.

– Нет. Пойду наверх – решил Салман.

Поднялся, вошёл в центральный проход напротив дневального на «тумбочке». Заметив его, дневальный в страхе или от растерянности проорал:

– Смирно!

Эту команду дневальный обязан подавать вне зависимости, есть ли кто в казарме кроме него или нет, но в том случае, если входит в казарму или выходит из казармы офицер или прапорщик. Салман подумал, молодец, так и будет с этих пор, когда он будет входить или выходить, вне зависимости от того будут ли офицеры или прапорщики находиться в казарме, кроме командира части. Тут уж, нельзя прыгать выше «хозяина», хозяин должен быть один, на то он и командир части, а править «балом» может тот, кто на это имеет силу воли, – решил он. Он не желал себе такой участи, но обстоятельства сами вынуждали его идти против «тихоокеанской волны», ёжики- пыжики Дальний Восток, не тот Восток мудрости…

Он курил в бытовой комнате, сидя на огромном гладильном столе, предназначенном для солдатского пользования с несколькими утюгами. Тишину нарушил дневальный

– Вас ищет прапорщик, ждёт в каптерке… Салман вскочил, вручил не затушенную сигарету дневальному и быстро пошел к каптерке и буквально ворвался вовнутрь:

– Здравие желаю, Николай Борисович! – Тасаев бросился в распростертые объятия старшины. Старшине было сорок два года. По выслуге лет до пенсии оставалось лишь рукой подать.

– Мужчина, красавец, джигит, молодца, рад! Рад безмерно, ой да молодца, дай-ка я рассмотрю тебя! Возмужал! Ну молодчина, мужик, джигит – Николай Борисович вновь и вновь обнимал Салмана, похлопывая его по спине, плечам, голове, в грудь. И тут же резко, оттолкнув от себя Тасаева, вскрикнул: