– Нельзя так, Дмитрий Андреевич. Вы же доктор, а они больные люди. Вы же человек с высшим образованием, а они неграмотные крестьяне. Нельзя так.

– Да понимаю, что нельзя. Не думал, что они всерьез воспримут. Постараюсь больше так не поступать.

Несколько раз я прерывал прием, чтобы проветрить кабинет, настолько сильный и удушливый запах приносили с собой пациенты после новогодних возлияний. Многие из них едва держались на ногах, до сих пор пребывая в объятиях Бахуса.

Превалировали пострадавшие с ушибами мягких тканей разных частей тела, чаще всего лица. Люди массово маялись похмельем, но упорно сидели в очереди, в надежде получить больничный лист и продолжить праздник. И им было наплевать, что пять дней бытовой травмы не оплачиваются – лишь бы не выгнали с работы.

А гулять у нас умеют! В середине апреля я встретил небрито-нечесаного мужичка, который утром вынес на помойку новогоднюю елку и два мешка пустых бутылок. Весной он понял, что праздник закончился и пора избавляться от символа наступившего года. Еще один чудила обратился ко мне жарким июньским днем 1996 года.

– Доктор, вы не уделите мне внимание, – сказал он, встретив меня в коридоре больницы.

– А что с вами случилось?

– Вы знаете, я пальчик отморозил.

– Отморозил пальчик? Но как вас угораздило? За окном июнь. Вы его в холодильник засунули?

– Нет, что вы! Я его еще на Новый год отморозил, пьяный был и варежку одну потерял.

Он продемонстрировал первый палец левой кисти, антрацито-черный, полностью мумифицированный до корня.

– А почему сразу не обратились?

– Дак, думал, что пройдет. А он не проходит, не шевелится и не чувствую его совсем.

– У вас сухая гангрена, – сказал я и, ухватив за больной палец, без видимых усилий отсоединил его от кисти. – Все! Вот ваш пальчик.

– И это все? Даже не больно было, и кровь не бежит, – удивился чудила. – Спасибо, доктор!

Прием подходил к концу, за окном стемнело, часы показывали 16.51. В кабинет, поддерживая здоровой рукой больную, вошел последний посетитель, бледный тщедушный мужчина лет пятидесяти.

– Здрасте, доктор, – произнес страдалец, превозмогая боль.

– Добрый вечер! Что с вами?

– Да вот, – пациент продемонстрировал левую руку неестественно мраморного цвета. – Дочка, зараза, утром ножом ударила. Я у ней бутылку самогонки хотел отобрать, пятый день ужо бухает, а она меня ножом саданула.

– Во сколько это случилось?

– Около семи утра, а что?

– А здесь сколько уже сидите?

– Дык это, сразу и пришел.

– А какого черта сидел под дверями и не заходил в кабинет? – сорвался я. – Рука-то мертвая! Похоже, плечевая артерия пересечена, как раз на месте бифуркации.

– На месте чего? – переспросил раненый.

– В том месте, где плечевая артерия делится на локтевую и лучевую. Да неважно. Уже контрактура Фолькмана сформировалась.

– Чего сформировалась?

– Рука, говорю, мертвая! Не спасти руку, поздно уже! Зачем в коридоре весь день просидел? Почему не сказал, что рука болит? Может, и успели бы спасти. Сшили бы артерию, восстановили кровообращение, глядишь, все бы обошлось.

– Не знаю, – мужик дернул плечом и скривился. – Болела, думал, что так и должно быть. Дык щас чаво делать-то?

– А сейчас руку ампутировать надо, больше ничего не предпримешь, поздно.

– Ну, надо – дык ампутируй. А инвалидность точно дадут?

– Так вы тут выжидали, чтоб рука омертвела и ее отрезали? – догадался я. – Чтоб инвалидность дали? Да?

– Моя рука! – завопил мужик. – Что хочу, то и делаю! Отрезай давай, а потом пущай инвалидность дают!

Вот так этот тип решил извлечь выгоду из своего ранения.

Руку ему ампутировали на уровне нижней трети плеча. Инвалидность он получил, дали вторую группу, так как до этого работал дворником и больше метлой махать не мог. Я его потом видел – дово-о-ольного! Еще бы, работать не надо и пенсию дают! Красота! А что руки нет – так не страшно, она левая, а он правша. Дочку, кстати, посадили, дали восемь лет, все же сделала папку инвалидом.