И вот я думаю, когда вместо того, чтобы воевать с мельницами и ловить сачком ветер, местные власти сделают из тропинки дорожку и подрисуют к ней зебру через дорогу? Ведь ни разу еще подобный перекоп проторенной тропы не помогал. Ни разу перекопанная тропинка не останавливала поток людей по ней ходящих. Я таких случаев не вспомнил.

Наша первая остановка – Бородино. Мы много раз проезжали мимо этих мест, где Кутузов наставлял палок в колеса Наполеону, или же наоборот – где Наполеон надавал хороших лещей господину Кутузову, тут как посмотреть, но сегодня решили заехать. Сто двадцать километров от Москвы, Чарли уже явно устал колотиться в машине. Можно и проветриться.

Мы остановились на большой пустой парковке. Вокруг – ни души. Сбоку стояло красивое здание, видимо музей Бородина, впереди было поле с монументом на холме. Местность была ухоженная. То тут, то там торчали таблички-указатели достопримечательностей, но поле было настоящим, не газон с зеленой травкой, не асфальтированные дорожки с заборчиками по боками, от которых тошно, а просто скошенное поле. Не под корень скошенное, а больше так, для виду.

Чарли вылез из машины и начал чесаться – стоя, а стоя он делает это очень смешно: поднимается задняя нога и начинает скрести живот, причем чаще по животу он не попадает и чешет воздух.

– Мотоцикл заводит, – сказала Настя про Чарли. – Я думала, тут патриотичнее.

– Туравтобусы, китайские туристы и танки на постаментах?

– Да.

– Вон танк стоит, – сказал я и тыкнул пальцем вдаль, где в поле стояла тридцатьчетверка, – А так-то рано еще. Думаю, туристов тут много. Да и День победы скоро.

– А как связано Бородино и День победы?

– Как-то связано. Сила русского оружия, обагренного кровью.

– Вот поэтому я и не люблю по таким местам ездить. Напыщенно слишком и не в таком духе что: «тут случилась трагедия и больше такого с нами не будет», а скорее «вот вам выкусите. Сунетесь, повторим». Но.., но тут ничего так. Можно погулять.

Мы отпустили Чарли бегать по полю без поводка, он быстро понял, какая свобода ему привалила и умотал вперед, прямо на холм. Мы пошли за ним. Людей кругом как не было, так и нет.

– Вот тут Болконский и схватил флаг, – сказал я.

– Ты слишком много книжек читаешь. Оторван от жизни, – сказала Настя.

– Как думаешь, Толстой ездил сюда на поле, прежде чем писать свою «Войну и мир»?

– Зачем? Ну поле и поле. Как любое поле. Французы слева, русские справа.

– Ведь ему надо было проникнуться, вдохновиться?

– Вот ты вдохновился?

– Не знаю.

– Только подростки вдохновляются. Тут надо было просто сесть и написать.

– Я знаешь, что думаю. Толстой писал свою «Войну и мир», который сейчас школьники мучатся, через пятьдесят лет после событий. Это как если я сейчас сяду писать о Великой Отечественной. Что я знаю об этом? Да ничего я не знаю. Все выдумывать придется или тырить у мутных историков и таких же мутных описателей того времени типа Шолохова. Почему в «Войну и мир» так вцепились? Из пальца ведь высосано. Хоть и масштабно высосано.

– Думаю все дело в бороде. Человек с такой бородой не мог написать ерунду, – сказала Настя и поймала Чарли. Тот носился как угорелый – поле было большое, было прохладно, а на скошенной траве еще не прошла роса. Самое лучшее утро для нашего пса.

– Клещ, – сказал я и снял с белой гривы Чарли мелкого коричневого монстра и показал его Насте.

– Он такой мелкий? Никогда раньше не видела, – сказала Настя.

– Очень мелкий. Не заметить просто так.

– Пойдемте отсюда тогда. Какой страшный, – сказала Настя. – Пойдемте. Блин, клещи. Что же теперь проверять каждый раз Чарли?