Томилин не вызывал никаких отрицательных эмоций. Крепкое рукопожатие. Открытое лицо. Прямой взгляд. Если бы не мрачное выражение лица, можно было бы подумать, что он рад меня видеть.


– Меня попросили Вас принять, хотя я понятия не имею, зачем это нужно.


Я заметил на шкафу голубой берет.


– Беретик брат из армии привёз?


Глаза Томилина мгновенно налились кровью:


– Тульская дивизия. ДМБ-88.


Я достал из-за пазухи шнурок, на котором рядом с крестиком висела гибкая шпилька.


– Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три, кольцо! Пскопские мы, ДМБ-90. За речкой не был?


Взгляд его потеплел:


– Не попал.


– А я не успел… Видишь, братан, мы с тобой служили одной стране, носили одинаковую форму и, если бы я тебя где-нибудь встретил второго августа, мы бы вместе выпили водки. Я не хочу с тобой воевать. Скажи, ты готов говорить о мире, если власть в Славии поменяется?


– Ты же знаешь, что вчера было. Это не первый раз и не последний, как после такого вообще разговаривать?


– Я тебя понимаю, но ты же сам знаешь, что военного решения у нас не получится. У меня есть ненулевые шансы стать там президентом. Я отдаю себе отчёт, что за это время может многое произойти, мне могут башку отстрелить ещё до выборов, на тебя может ракета упасть, астероид, в конце концов, когда-нибудь же должен прилететь, но если мы доживём до моей инаугурации, пообещай, что примешь меня официально, а там и будем вместе думать, как это всё разруливать.


Он протянул мне руку.


– Посмотрим. С башкой у тебя явные нелады, но они мне понятные. А мужик ты, вроде, свой.


Я задержал его руку в своей.


– У меня будет небольшая просьба, мне нужно, чтобы человек пятнадцать с твоей территории попали ко мне на съезд. Как там твоя Контора называется? Комитет Народной Безопасности? Скажи им, чтобы туда-обратно организовали. Если захотят, пусть даже пару политологов в штатском с ними отправят. Это нам в дальнейшем взаимодействие упростит и заодно власти с той стороны выбесит.


– Добро. Список передашь тем же путём, которым о встрече договаривались.


– Береги себя, братан, а то вдруг шею свернёшь, и вместо тебя какую мабуту назначат. О чём с ними можно разговаривать?


Он улыбнулся и хлопнул меня по плечу.


– Хорошей дороги, братан.

Аслан ещё раз обнялся с родственником, пожал руки паре явных земляков и сел за руль.


– Успэшна?


– Я кивнул.


– Аллах уелык. А ми сыуодна трыныроука пропускаэм.


– Наверстаем, Аслан, наверстаем…

Когда появилась связь, сообщили Егорычу, что цели достигнуты и я с телефона зашёл на свои странички, поинтересоваться успехами Кирилла. Оказалось, что мои оценки были слишком пессимистичными, желание хоть сейчас ехать под пули высказало больше шестидесяти человек. Я сказал парнишке, чтобы потянул до завтра и утром сообщил всем, что желающих оказалось слишком мало, а за это время связался с каждым, кто откликнулся, и, сгруппировав их по местам проживания, предложил встретиться попить кофе. А также проанализировал высказывания остальных за последние годы, из которых можно сделать вывод, что с человеком есть смысл поговорить о сотрудничестве.

12.

Утром Матильда вывела на монитор мою речь, отметив, что с таким текстом это будут просто учения в обстановке, приближённой к боевой. Речь, никуда не ведущая и ни к чему не зовущая, поэтому и кулаком особо можно не размахивать, но опыт взаимодействия с незнакомой аудиторией мне пригодится.


Егорыч с чашкой кофе, Жанна с чашкой кофе и Кирилл с куском торта никуда не спешили. Я предложил Глинскому попробовать организовать встречу с теми подписчиками, которые ближе всех. В Стóлице их оказалось больше полутора десятков. Он поинтересовался не вызовет ли у меня болезненных воспоминаний обстановка кафе, где мы отмечали утрату моей свободы. Ирина при этом как-то испытующе на меня посмотрела.