Подошло время распределения на работу. У геофизиков было даже право выбора. Правда, вариантов было всего два и оба не очень: Якутск или Магадан. Я был совершенно спокоен, поскольку знал, что на меня есть заявка из Института физики Земли АН СССР, где я и делал дипломную работу. На распределение шли по успеваемости, и я был в числе первых. Однако кафедрой геофизики заведовал профессор Федынский, одновременно он был министром геологии СССР. Видимо, он должен был блюсти и интересы подначального ему ведомства.

Наша классная дама, Татьяна Ивановна Облогина, пригласила меня на комиссию и, когда я вошел, дала мне краткую характеристику. В конце весьма лестной для меня речи она сказала, что я достоин того, чтобы трудиться в Академии наук. Федынский спросил меня, согласен ли я там работать. Я ответил, что да, согласен. И тут он нарушил сонную атмосферу комиссии, сказав, что как заведующий кафедрой и как министр геологии он гарантирует мою поездку хоть в Магадан, хоть в Якутск и никуда больше.

В то время не подписавшего распределение лишали диплома. Мне было все равно, где работать, но я не люблю, когда на меня давят. И я, сказав членам комиссии, что плевал на их диплом, вышел из комнаты, где они заседали. Народ не очень-то подходил ко мне, каждый переживал за свою судьбу. Я понимал ребят и поэтому не уехал, да и обещал после распределения пойти с ними в кабак.

Система работала слаженно и четко, не помогали ни слезы, ни угрозы. В результате 11 человек подписали Якутск, а 6 человек – Магадан. Мой друг Боря Шейн подписал Якутск, откуда через пару месяцев его забрали в армию. Служил он офицером в Кяхте – это вообще край земли. Отслужив два года, вернулся в Москву, устроился инженером в Институт океанологии и как минимум три года вычеркнул из жизни.

Но вернемся к распределению. Когда все геофизики побывали на комиссии, вышла Татьяна Ивановна, молча взяла меня за руку и повела обратно. Снова пробарабанила мою характеристику и добавила, что на меня есть заявка из Академии наук. На этот раз вопросов не возникло, Федынский благосклонно кивнул головой, и я был распределен в Академию наук.

У Татьяны такой проблемы не было. Кафедра геохимии рекомендовала ее в аспирантуру. Под руководством профессора М. Г. Валяшко она за два года сделала кандидатскую диссертацию, защитила ее и стала кандидатом геолого-минералогических наук. После защиты начала работать во ВНИИГаз под руководством всемирно известного ученого профессора Бориса Прокоповича Жижченко.

Вот какую историю из детства рассказал мне как-то Борис Прокопович. Родился он в Крыму, вблизи Алушты. Семья жила неплохо, поскольку у отца была небольшая винокурня, приводимая в действие моторчиком, работающим на керосине. Обязанностью Бориса с 5-летнего возраста было ежедневно доставлять на винокурню бидончик с керосином. Винокурня находилась метров на 200–250 выше дома, и когда он под палящим солнцем тащил наверх этот керосин, ему очень хотелось пить. Воды нигде не было, зато на винокурне было охлажденное сухое вино, которое использовалось вместо воды. Вот каким было начало его трудовой деятельности.

Жил Жижченко в доме, находившемся сразу за универмагом «Москва», и на работу приезжал на автобусе, забиравшем сотрудников института, живущих в районе Ленинского проспекта. Кстати, по специальности он был палеонтологом.

В 1975 году женился мой младший брат Михаил. Его супруга Татьяна взяла себе нашу фамилию. Все бы ничего, но работали они с моей супругой в одной лаборатории и к тому же инициалы имели одинаковые. Моя жена была Владиленовна, а жена Михаила – Васильевна, и если учесть, что мою сестру тоже зовут Татьяна, то вообще дурдом. Но и это еще не все. Когда Николай, сын моего старшего брата Бориса, женился, его супруга опять-таки взяла нашу фамилию, и ее тоже зовут Татьяна. Прямо аномалия какая-то!