Я ходила в задумчивости, соглашаться или нет на эту рискованную авантюру, затеянную начальником. Все указывало на то, что тут нечисто, очень уж загадочным бывал его вид, когда он просил сварить ему кофе или вызывал для каких-то поручений. Но также ясным фактом представало то, что документы на визу и билеты поданы, а значит, в случае моего отказа ехать – это грозило неминуемым увольнением. Я чувствовала себя уже не корабликом, а мышкой, пойманной в капкан, хоть и не видела ни сырка, ни железных прутьев вокруг.

Все расставила на места финдир, однажды встретившаяся в женском туалете, куда заносило и высоколетающих, и низших чинов.

(Приписано: с возрастом только стало понятным присутствие и бесцеремонное участие в твоей судьбе странных, на первый взгляд, даже злых, завистливых, агрессивных персонажей, таких, как Вера Павловна Хомутова, финансовый директор холдинга, на крепкой шее несшей все доступные махинации официального ухода от налогов… а теперь еще и Вадика – шутка. Второй человек в компании! Мною в начале жгуче ненавидимая, но, скорее, из-за молодости, неопытности распознавания глубины влияния подобных людей, на самом деле, не плохих и не хороших, а больше даже несчастных, ошпаренных болью от несбывшихся мечт… Однако теперь только лишь я ясно вижу неоценимую службу, помощь, даже поддержку, оказанные от их, пусть злобного, неравнодушия ко мне… Ведь отсутствие матери (об этом чуть позже) … мудрых ее советов, личного примера – замещали они возникшую пустоту. Раиса, Аннушка, в том числе Вера Павловна (ведь матери тоже попадаются разные – улыбаюсь), никогда равнодушно не проходившая мимо меня, чтобы не отвесить замечание как оплеуху. А злое неравнодушие, теперь я понимаю, есть степень любви разочарованных сердец. Стоит отметить тот факт, что ни у финдира, ни у Раисы, ни у Аннушки, ни у учителя французского никогда не было детей.)

– Будешь полной дурой, если не поедешь, – будто прочтя мои мысли, высказалась Вера Павловна, поправляя массивную грудь в узком бюстгальтере, – хоть пару годков полетаешь с ним – мир повидаешь, – и многозначительно подмигнула.

Действительно, а чего, собственно, бояться? – спрашивала себя я, расставляя чашки на полках в приемной. – Что у меня отнимут паспорт, изнасилуют и… закопают в асфальте Гонконга? Что еще ужасного может произойти? Съедят, что ли, в этом Китае? А кто будет переводить переговоры? Или все это Бирюк собирается сделать в последний день?

Одним словом, ничего, кроме положительных примет, не несла эта поездка в дальние края. Отмечу заранее – самый романтичный отрезок в наших отношениях с Сережей.

Я никогда не пожалела, что послушалась совета финдира, хотя понимаю: уйди, уволься тогда с холдинга, этого чистилища душ человеческих – возможно, моя жизнь пошла бы по другой колее, и я не угодила бы в ту ловушку, карман потерянного времени, по дороге к настоящей судьбе… Но если бы да кабы… постелила бы соломки…

Что могла знать двадцатилетняя девчонка, отправившаяся к черту на рога с одной спортивной сумкой за хрупкими плечами и стодолларовой бумажкой в карманчике? Каждую минуту ожидавшая подвоха, ловушки, опасности со стороны могущественного босса и боясь опростоволоситься и совершить непростительную ошибку – со своей стороны.

Хотя поездка, начиная с первой минуты встречи в аэропорту с дорого пахнущим начальством, тут же рыцарски подхватившим спортивную котомку (кроме тройки трусиков да легких блузок ничего не весившую) … прошла чудесно, стоило только ступить ногой на чужбину, как из-за стресса, новой обстановки, чужаков, похожих на инопланетян с другой планеты, из моей светлой головы, точнее, алого ротика, речитативом посыпались слова и словечки, заказывающие такси, обеды, гостиницы, переводящие разговоры, переговоры. И к концу вояжа я уже сносно понимала ресторанно-гостинично-таксисто-китайский, будто бы во мне проснулся невидимый глазу встроенный переводчик, без слов угадывающий суть разговора.