Надо отметить, что к России Сорос испытывал особое пристрастие. Его отец, венгерский еврей, оказался узником одного из сибирских лагерей и, выйдя на свободу, не умчался опрометью к себе в Венгрию, а полтора года пропутешествовал по Сибири…

Итак, Джордж Сорос стал приезжать в Россию с благой целью – поддержать обнищавших и годами невыездных русских гуманитариев…

И тут вдруг сын старика Гольдфарба, Алекс, обратился в США к известному журналисту известной американской газеты с такими вот упреками в адрес Сороса: «Почему, дескать, Сорос, носясь со своими проектами помощи людям в СССР, не поможет моему отцу, больному ученому, попавшему в лапы КГБ? Не поможет ему уехать в США?»

И американские газеты взяли и опубликовали все то, что им поведал Алекс. И попали не в бровь, а в глаз Соросу.

И это имело резонанс. Да еще какой! О резонансе рассказываю со слов дочери Старика Оли и ее мужа.

Как-то утром (дату знала, но позабыла) в новой квартире Даи в конце Ленинского проспекта раздался звонок.

К телефону подошла жена Даи – Иля (полное имя Цецилия).

Начался мучительный разговор, поскольку жена понимала по-английски с пятого на десятое, а Сорос тоже, видимо, не был великим полиглотом.

Минут через пять жена все же поняла, что с ней говорит Сорос и что на следующий день ровно в одиннадцать ноль-ноль он заберет ее из дома, а мужа Даю из клиники Вишневского и увезет обоих прямехонько в Америку.

– No, – сказала жена, – завтра я не могу. Завтра я иду на работу.

Надо сказать, что жена Даи, врач-офтальмолог, хотя и вышла на пенсию, но устроилась на полставки в районную поликлинику.

Все это она и пыталась растолковать Соросу, но тот оставался непреклонен. Какая еще поликлиника! Вопрос согласован с самыми высокими инстанциями. Ровно в одиннадцать ноль-ноль. Ехать надо. Гуд бай. И положил трубку.

Немного оклемавшись, жена поняла, что и впрямь придется лететь в Америку. И она позвонила дочери Оле, из-за которой как раз Старик и остался в Москве. Оля незамедлительно явилась к ней с мужем. За ночь они собрали шесть чемоданов и стали ждать.

11:00 – Сороса нет.

12:00 – Сороса нет.

13:00 – Сороса нет.

14:00 – Сороса нет.

Дочь Оля и ее муж говорят:

– Мама, – это был розыгрыш. Или ты что-то не поняла. Иди в поликлинику.

В 15:00 – звонок в дверь. Входит Сорос. Немая сцена. Потом Сорос говорит на смеси русского с английским, что он извиняется, ай эм сори. Его задержали в ОВИРе. Очень странное учреждение, он таких еще в жизни не встречал. Давид Гольдфарб и его супруга полетят в США с советскими паспортами. Ай эм сори. Но все о’кей. Его роллс-ройс ждет у подъезда…

Оля и ее муж взяли шесть чемоданов и потащили их вниз. Шофер уложил чемоданы в машину. Сорос сел, жена Даи тоже. Сорос сказал гуд бай. И машина отъехала.

К счастью, дело происходило на начальном этапе перестройки, когда московские таксисты возили не только вьетнамцев и лиц кавказской национальности, но и всех желающих. Оля с мужем схватили такси, как они утверждали потом, самое грязное, задрипанное и разболтанное из всех, какие были в ту пору в таксопарках столицы, и машина, дребезжа всеми своими внутренностями, рванула вдогонку за черным роллс-ройсом. С конца Ленинского проспекта они домчались до клиники Вишневского аккурат в ту минуту, когда из ее ворот уже выезжала скорая, в которой лежал на носилках Дая и сидели врач-реаниматор плюс медсестра. Итак, впереди роллс-ройс, за ним скорая, а позади лихой таксист с Олей и с Олиным мужем несутся сломя голову в Шереметьево-2.

Роллс-ройс влетает прямо на летное поле, скорая тоже, после чего аэропортовская охрана пытается закрыть ворота, но таксист идет на таран – он понимает, что это звездная минута в его жизни. Да, он нажимает на газ, и разболтанное такси катит по летному полю с неимоверной скоростью. Туда, где стоит личный соросовский самолет…