Молодой человек открыл глаза и увидел, что палатка начинает заполняться дымом, который медленно осваивался по всему пространству. А затем стены, сколоченные из листов фанеры, начали издавать треск, такой же, который издаёт разгоревшийся костёр. Он поднялся и, уже сидя на раскладушке, пытался понять, что происходит.

– Кхмкхмкхм… – покашлял он от дыма, который успел попасть ему в легкие. – Кхмкхм, – опять откашлялся он. Он посмотрел вправо и увидел, что стену насквозь прожигают языки пламени.

«Мир картонный, а сосули из воды, тари тари тари ти».

«Давай ещё разок на бис, браво. А я буду аплодировать твоему таланту, как самый преданный почитатель», – думал я у себя в голове, если тогда это была еще моя голова. Я словно, тот всадник, который носил свою голову у себя в руках, которая была всегда при нём, но в обычном мирском понимании, ему не принадлежала. Я боковым зрением всё ещё видел моего пса, который так же скитался по улицам в поисках меня. В зеркале заднего вида я увидел его глаза, которые смотрели на меня. Помню, что тогда никак не мог понять, что наполняло его взгляд яростью ко мне или состраданием. Грань между этим была настолько размытая, что мои ощущения от его взгляда попросту не вызывали у меня эмоций, кроме этих раздумий. «Главное не думать про пса и что я должен ему помочь», – подумал тогда я, когда увидел его глаза, смотрящие на меня в зеркале заднего вида. Меня страшно пугало ощущение того, что он слышать всё, о чём я думаю. Я больше ни за что не хотел, чтобы он проделывал со мной штуки, вроде тех, как змей-глаза. Кто мог знать, что у него было подобное в его садистском арсенале. Но как бы я не старался, всё равно думал про Джека и о том, что я обязан прийти к нему.

– Ты это чувствуешь? – спросил он и откинулся на сидение, словно наркоман, который только вытащил шприц из вены. «Что я должен ещё чувствовать, кроме ненависти к твоей омерзительной морде?» – подумал в тот момент я. А буквально через мгновение, я уже понимал, о чём идёт речь. Представьте себе внутреннее ощущение, то которое возникает, когда качели взмывают очень высоко, а затем падают в другую сторону, как мы там говорили, дух захватывает. Так вот, это не то секундное ощущение, а это же чувство, только оно в тебе постоянно. Разница между оргазмом свиньи и человека – это время присутствия этого прихода. – Как же это можно не любить. Тебе это нравиться? – сказал он и отпустил руки с руля.

– Да, нравится, – ответил робко я, зациклившись на том, что это постоянное свербение от захваченного духа расстраивало медленно мою пищеварительную систему. Хоть я и не ел ничего несколько дней перед тем, как всё случилось. Накануне в гостиничном номере я выпил несколько банок газировки.

– Вот, еще кружок. Пройден! – крикнул восторженно он. – Этот пройдем еще быстрей? – сказал он и повернулся посмотреть на меня. – Ты чего это, парень? На тебе лица нет! – сказал он мне, а меня уже было не остановить, точнее, мой слабый и измученный вредными элементами газировки желудок. Сначала меня стали разрывать сильные спазмы. Ну, а затем всё было, как в тех гипертрофированных кино-сценах. Газировка разного цвета, вперемешку с моими желудочными выделениями, гейзерным извержением в секунду залепили всё лобовое стекло. Он быстро повернулся обратно к рулю, который резко потянуло влево, и схватился за него, пытаясь не выронить его. Я замер, в ожидание удара в эту странную диодную стену, служившую некими бортиками, вроде тех, которые вылезают вдаль всей дорожке в кегельбане. И вот, удар. Я ощутил, как мои внутренности, словно перемешались, а затем откатились обратно по своим местам. Бьюик стал крутиться по дороге, словно барабан в одной известной телеигре. Затем снова удар об стену, только уже с другой стороны. А после снова вращения, и вот, мы уже врезаемся в стену снова. Если была такая возможность заснять это всё планом сверху, это было бы похоже на то, как пластиковая шайба в аэрохоккее молниеносно отлетает от бортиков, таким образом продвигается вперёд, но наш удар к тому же был ещё крученый.