Мне выпало отправиться в войска аж под самый новый год, 22 декабря. Но, поразмыслив мозгами, я понял, что формула «раньше сядешь – раньше выйдешь» в данном случае применима, а стало быть, надо собирать узелок и отбивать телеграмму родителям.

Отвальная прошла по канонам общежития, с большой попойкой всех желающих, песнями, танцами, мордобоем и появлением наряда милиции, как особо почетных гостей. На утро, с больной головой меня погрузили в автобус, где уже сидели рекруты из ближайших колхозов в ожидании крутых перемен в своей жизни. И перемены не заставили себя долго ждать.

Все потенциальные бойцы из автобуса были отгружены на распределительный пункт славного города Нерехта, где в грязи и в смятении души принялись ожидать своей участи, убивая время бытовыми радостями – едой, вином и… чуть было не сказал… женщинами. Последних здесь конечно не было, только густо раскрашенные воспоминания отдельных доминантных (в прошлом) самцов, которые, при должном воображении, живо заменяли отсутствие телевизора и газет.

Рисуя в своем воображении картины предстоящих боевых будней, я все четче пытался представить, что на самом деле ждет меня в недалеком будущем, чтобы хоть как то подготовиться к испытаниям и встретить их наиболее достойно. Как в последствие оказалась, мои ожидания полностью не совпали с реальностью, но от этого служба моя не стала менее унылой и запоминающейся.

Ровно через три дня за нами приехал «покупатель» – так называют наставников-офицеров, что забирают из распределительного пункта призывников и сопровождают их в расположение части для прохождения будущей службы. Мы сели в поезд, и он унес нас за горизонт в военный город с противоречивым названием Мирный в Архангельской области. Там нам предстояло пройти курс молодого бойца и полноценно влиться в ряды Советской (тогда еще) Армии.

Вступив с поезда на Архангельскую землю и вдохнув чистого таежного воздуха, мы, гонимые морозом, проследовали в учебку, где из всех окон этих огромных корпусов на нас глазели бритые ушастые головы наших предшественников, призванных неделей или двумя ранее. Самые отчаянные пытались нам что-то кричать и изобразить пантомимой все наши предстоящие трудности существования, искусно обрисовав на шее воображаемую петлю и дернув руку кверху. Увидев их исхудавшие лица с глуповатым выражением, мы охотно верили, и от этого мороз нам казался еще сильнее, потому что страх уже влез под нашу одежду и вплотную поселился в сознании 18 летних мальчишек.

Первая же ночь в казарме показала, что наше пребывание здесь не будет томным. До утра мы отрабатывали команду «ровняйсь-смирно». Вроде бы все просто, но к концу третьего часа многие не выдержали и наши ряды стали редеть, потому как то и дело из них кто-нибудь вываливался и падал облеванный без памяти. Меня спасло только то, что за секунду до падения пришел какой-то армянин в спортивном костюме, и задал всем нам риторический вопрос, поправляя при этом свои пузырчатые на коленках треники. Спортсмен молвил сквозь зубы: «Каратисты есть?». Да-да, дорогой читатель, возможно этот вопрос вызовет у тебя недоумение или улыбку, но хочу напомнить, что в те суровые годы занятие каким либо из единоборств было в «меню» практически каждого пацана, что хоть изредка выходил во двор погулять, иначе там просто нечего было делать, не говоря о том, чтобы совершить променад по территории чужого района и остаться не покалеченным. А посему вопрос представителя армянской диаспоры был для нас вполне нормальным и даже вызвал понимание у определенных смельчаков, которые ответили на него громким и звонким: «Так точно!!!!», сделали шаг вперед из строя, за что незамедлительно огребли по соплям и полегли первыми, сраженные не то маваши-гири, не то чем-то подобным. Я тактично промолчал, хотя навыки боев в кимоно у меня были, пусть не самые выдающиеся, но и эти свои секреты я не спешил раскрывать, дабы оставить хоть какие-то козыри в рукаве и применить их, когда возникнет необходимость.