Не люблю, когда вмешиваются в мои планы. Я всегда занималась сексом, когда было нужно мне – выгодно или чувства сносят крышу. А чаще – то и другое. Я же прагматична. Не верю в любовь, если не вижу, что меня не ценят. Люблю подарки и, когда ухаживают за мной. Если этого нет, сомневаюсь, так ли я нужна. Или со мной встречаются лишь потому, что отказали другие.

Откуда у меня такая низкая самооценка? Вечно умудряюсь либо парить на крыльях любви, либо тонуть в омуте страданий. Страдать стала меньше. Сколько можно? Уже надпись на лопатке сделала, всё, адьёс – прощайте, то есть. Помню я вас, господа, помню. Пора бы и честь знать. Попрошу – вернётесь в уголок сердца, а пока – счастливого полёта. Дайте мне хоть в своём сердце побыть хозяйкой. И татуировку стрекозы сделала, это ж она – проводник в царство мёртвых. Чистильщик. Выпроваживает незваных посетителей обратно. Висит на радужных крыльях на вратах моего сердца, как Апостол Пётр. А то надоело снотворное вином запивать – пагубная это практика.

Секс был ошибкой, хорошо, что она ничего не помнила об этом. Я любила её как подругу, а с подругами сексом я не занимаюсь. Дружба ценнее. Эльку я любила. Мы спорили, ссорились и были такими разными. Я работала в корпорации. Была нацелена на карьеру. Носила только костюмы. И те драные джинсы по выходным и пятницам. Танцами тоже уже не занималась. Мне запретили после операции на мениске. Зато приседала со штангой, мечтала о бицепсах, накачанной заднице и кубиках пресса.

Много лет минуло. Эльки, кажется, нет в живых. Я не смогла её найти её лет десять назад. До сих пор помню её телефон, но по нему отвечают другие люди. Однажды она читала мне свой рассказ о девушке, которая ехала в такси и читала «Маленького Принца», когда в машину врезался грузовик. «Маленький принц» – любимая Элькина книга.

Я больше не работаю в банках. Танцую. Ношу одежду-неформат, особенную симпатию питаю к резано-колотому в шипах и заклёпках. Покупаю вещи и кромсаю их кинжалом, перед тем как выступать в них. Иногда пишу, но пока не научилась так пронзительно и тонко, как Элька.

Ю…

Он родился стылым осенним вечером. В роддоме мама звала его Илюшей. А я, придя в садик сказала, что у меня родился братик, и назвали его Юрой. Никто так и не понял, откуда это имя взялось, его не упоминали, когда обсуждали имена. Хотя я была уверена, что твердили только о нём.

А спустя много лет, когда крестили, оказалось, что назвали его почти по святкам. Точнее было бы Георгием, но так родители точно не назвали бы.

Я…

Эпитафия на памятник: «Здесь никого нет. Улетела с ветром»

У меня было несколько страхов. Они перетекали друг в друга и сплетались, но, по сути, страх был один – быть видимой.

В школе я избегала трёх вещей – писать, танцевать, говорить. Страх, стыд, неуверенность заполняли моё тело, стоило очутиться у школьной доски. Или, когда на школьной линейке выходила получить грамоту за победу в очередной олимпиаде. Ссутулившись на подкашивающихся ногах, плелась к директору школы, вкладывала ледяную ладонь в его руку и возвращалась на место. А сердце продолжало гулко отбивать удары в горле.

Мне до сих пор бывает стыдно за достижения. С трудом сдерживаю слёзы – сомневаюсь, что заслужила благодарность или добрые слова. Могла бы сделать лучше. Чувствую себя халтурщицей. С критикой проще – к ней я привыкла.

В школе я не писала сочинений – было стыдно за то, что мои мысли прочтут. Обкладывалась книгами: пара учебников по литературе, критические статьи, обзоры – и дёргала по фразе из разных источников, меняла местами слова, склеивала предложения. Получалось неплохо. Отшлифованные временем мысли экспертов и ни одной собственной.