Сын говорит, что я и без того трачу слишком много времени на свои «поэмы» и потому не вижу настоящей жизни. Что ж, в тот день я её вкусила, как следует. Знаете, участь футбольного вратаря просто не оставляет другого выбора. Мы шли домой, облепленные комьями грязи, в обнимку с заляпанным мячиком. Стыда перед прохожими не было, ибо какой в нём толк? Мы смеялись и шутили.

– Извините, пожалуйста, не подскажете, как пройти… – Услышала я и не сразу сообразила, что это мне.

Благопристойная семейная пара лет сорока спрашивала у меня дорогу. Странно. Я бы от двух таких существ, как мы с сыном, держалась на всякий случай подальше.

– Чумазые, значит местные! – Объяснил за ужином муж, хохоча.

Да, наверное. Очень возможно. Я выразила своё робкое согласие вслух, поглощая куриную грудку с салатиком.

– Опять ты ничего не ешь! – Тяжко вздохнув, резюмировал сын, заглядывая в мою тарелку. – Одни курицы и яицы! Скоро на Кощея будешь похожа.

– Да, мамесса, – радостно согласилась с ним дочь, вплывая в кухню. – Ремнём пороть тебя надо!

Они с отцом расхохотались, а мне было почему-то не смешно. Дочь выросла высокой, не как я, а по-настоящему, к тому же, она сильная, атлетичная. Запросто мне всыплет, если что. Одно утешает: она добрая и хорошо, хоть и немного снисходительно, ко мне относится.

– Оссподи, да кого там пороть? Там пороть-то некого, кожа и кости! – Огорчённо отмахнулся сын, явно копируя манеру моей мамы. Правда, та говорит так о нём, а не обо мне, но какое это имеет значение?

Он ещё что-то говорил, а меня постепенно охватывала тоска. До чего же я, оказывается, жалкое созданье! Мелкая, привередливая выпендрёжница, не умеющая жить настоящей, полноценной жизнью. Ещё давешний психологический тест вспомнился некстати. Он выявил мою повышенную чувствительность. Эх!.. Уродится же такое!

Однако жить как-то надо. Как? Буду почаще с умными людьми советоваться! Только не сейчас. Лучше в выходные. Сегодня им уроков много задали.

– Ну, и куда это ты так разнарядилась?

Дочь стояла передо мной в длинном ярко-жёлтом платье с рукавом до локтя. Уши украсились серёжками в тон, на шее подвеска с цветочком.

– На себя посмотри! – Огрызнулось моё восемнадцатилетнее сокровище.

Я стыдливо опустила глаза, и они уткнулись в летящее летнее платье, сплошь состоящее из красно-оранжево-жёлтых абстрактных узоров. В ушах предательски колыхнулись крупные кованые серьги с затейливым орнаментом.

– Ладно, и впрямь… Что это я? Пойдём, – согласилась я, беря под руку лаковую сумочку вырви-глазного красного оттенка, и мы не спеша выплыли в ущелье наших панельных закоулков.

Раньше мы жили в прицентральном районе города-четвертьмиллионника. Через реку – миллионник, областной центр. Езды от нашего дома до его центра – минут тридцать-сорок, не больше. С учётом пробок, может быть, час. До нашего центра – пятнадцать минут пешком. Он нам был без особой надобности, ибо всё, что нужно для жизни семьи с двумя детьми – буквально под окнами: магазины, хорошие школы и детсады, Дворец культуры с множеством кружков и секций, спортивные клубы, библиотека, Школа искусств, поликлиника.

Сейчас мы живём, надеюсь, что временно, в типичном подмосковном спальном микрорайоне, где много домов в шестнадцать-двадцать пять этажей, но днём с огнём не сыщешь Дворца культуры, библиотеки или Школы искусств. Да что там Школа искусств! До недавнего времени обычной школы было не сыскать.

Единственный приличный торговый центр примерно в полутора километрах от нас. Это считается близко. Туда мы, собственно говоря, и держим путь, нарядившись, как на праздник. Наряжаться здесь вообще-то не принято, потому как некуда и незачем. И впрямь, зачем, если кругом полный отшиб? Отшиб от всего – культуры, знаний, медицины, зрелищного и любительского спорта, фитнеса… Однако мы всё равно наряжаться будем. Хотя бы иногда, когда куда-то идём. На концерт, например, или как сейчас – по магазинам. Хочется наряжаться и украшать себя в знак протеста, потому что дочь ещё не вполне вышла из подросткового возраста, а я уже потеряла надежду выйти из него когда-нибудь.