Прямо перед витриной книжного магазина три мыши-полёвки, которых лис видел впервые в жизни, сколачивали деревянный помост, а Песчанка Персефона, с трудом балансируя на стремянке, украшала его алыми и золотыми флажками. Чуть поодаль уютно устроился среди сухих листьев под липой мэр Бонапарт. Мордочка его была перепачкана чернилами. Он внимательно перечитывал какой-то написанный на куске коры текст, прихлёбывал ромашково-кунжутный чай из кружки, куда то и дело обмакивал огромный кусок сыра, чем вызывал неподдельное отвращение прохожих.

– Послушайте, Бонапарт, что тут происходит? – крикнул Арчибальд, направляясь к народному избраннику.

Но не успел лис дойти до липы, под сенью которой завтракал достойный мэр, как к нему, пыхтя, словно поршневый мотор, путаясь в бесконечных нанизанных на многометровую верёвку флажках и ежеминутно рискуя споткнуться и разбить нос, бросилась песчанка Персефона, которая только что проворно спустилась со своей стремянки.

– Гофподин… уф, уф… Гофподин… уф, уф… Гофподин мэр сейчас занят, уф… Он сейчас в своём офисе, он отдыхает… уф, уф…

– Послушайте, Персефона… – начал было лис.

– Прошу прощения, для вас я госпожа Песчанка, – сухо перебила его секретарша, стараясь освободить лапку, запутавшуюся в узлах самого огромного клубка, который когда-либо доводилось видеть хозяину книжного магазина.

– Виноват, прошу извинить! Итак, госпожа Песчанка, Бонапарт вовсе не отдыхает у себя в офисе, он же сидит прямо позади вас и макает кусок сыра в… э-э-э… по-моему, в чашку с чаем.

– Это кунфут.

– Прошу прощения, что?..

– Кунфут.

– Ах, да, конечно, кун… Ну, в общем, в то, что вы сказали.

– Я фказала вам, что гофподин мэр сейчас занят. Он фтретится с фами, как только закончит составлять официальное заявление. А теперь, если фы позфолите, у меня ещё очень много дел! – с негодованием воскликнула песчанка и поспешила вскарабкаться обратно на стремянку.

Арчибальд почувствовал сильное раздражение: это внезапно появившееся сооружение, безусловно, не понравится покупателям. Впрочем, ему не пришлось долго ждать объяснений по поводу причины этого официального безобразия, потому что вскоре три мыши-полёвки укрепили на сцене трибуну, а перед ней установили самый большой рупор, который только можно было себе представить. На рупоре мелкими буквами была нанесена надпись: «Собственность Лесной мыши Бонапарта, мэра Зелёного Бора. Если вы найдёте этот рупор в общественном месте или в доме бесстыжей Крысы Шарлеманя, глупца мэра Воздушных замков, просьба вернуть в мэрию». К сцене подходили всё новые и новые звери, большие и маленькие, а лису, стоявшему в центре этой толпы, оставалось только размышлять: что за невероятное объявление собирается сделать мэр, почему ради него надо устраивать такое представление и, главное, зачем надо делать всё это прямо под окнами его магазина.

– Дамы и гофпода, – начала Песчанка Персефона и вздрогнула от звуков собственного голоса, усиленного рупором. – Кхм! Профу поприфетствовать самого великого… уф, фамого просфещённого мэра Зелёного Бора: гофподина Бонапарта, из семьи Лесных мышей! Профу вас, апплодифменты!

Как только Персефона освободила трибуну, из-за неё показался цилиндр, и по мере того как его обладатель поднимался по ступенькам стремянки, направляясь к рупору, этот цилиндр становился всё выше и выше. Позже некая ласка, стоявшая в первом ряду, клялась, что услышала, как мэр спросил, куда подевались заказанные им музыканты, а песчанка, как запомнилось этой ласке, отвечала ему буквально следующее: «Цитирую: речи не может идти о том, чтобы талантливые муфыканты оркестра Дубравы выступали так рано по прихоти какого-то ушастого тирана, кавычки закрываются».