– Короче, как только юноша начинал за мной ухаживать, превращалась в Брунхильду: победи, одолей, докажи, что достоин. Они поначалу старались, думали в поддавки сыграю, а я уже в раж входила: и работала лучше всех, и в спорте всегда первые места занимала, да и вообще, всегда и во всём самая лучшая. Тщеславная была. Игра в «а ну ка догони» им быстро надоедала. Рано или поздно появлялась этакая пустышка, умевшая лишь хлопать волоокими глазками, да томно вздыхать. К таким -то они всегда и уходили.

– И после войны ничего не изменилось?

– Такой же дурочкой осталась. Даже ещё хуже. Мы женщины эту войну в тылу на своих плечах вытянули. И зажигательные бомбы тушили, и развалины разгребали, и людей из-под обломков домов выволакивали… А тут прилепился ко мне один «герой». Всю войну в канцелярии просидел. Так с актами подмышкой в американский плен и загремел. Правда выгнали его через пару недель за ненадобностью. Он вселился ко мне в комнату и давай командовать. Тут я ему и показала, кто герой, а кто бухгалтер. Думала поймёт и зауважает, а он сбежал к одной из таких, что глазками хлопают. Даже забеременеть не успела.

– А больше шансов не было?

– А я их больше и не искала. Ездила в отпуска. То в Турцию, то в Тунис, то ещё куда-нибудь, где мужчины европейских женщин любят. Ребёнка хотела родить. Да так ничего и не вышло. Видать тяжестей слишком много таскала…

– Ну а Шиллер то тут причём? Неужели интерес имели?

– Да нет. Просто попривычнее опять в Брунхильду сыграла. То на тренировке памяти вызов бросаю, то кроссворды решаю быстрее, то на гимнастике для «колясочников» стараюсь из последних сил, хотя мне от него ничего и не нужно было. Только зачем ему эта убогая понадобилась? А обозлилась на дурака, потому что о прошлом напомнил.

Я обняла Хильду за плечи:

– А знаете, я на него на днях за то же самое обозлилась. Напомнил о том, о чём и думать не следовало. Два дня расстраивалась.

Хильда рассмеялась и хитренько подмигнула.

– А он, видать, вроде плохой погоды. От неё тоже старые раны саднить начинает. Тяжёлый человек.

Раз шутит, значит всё обошлось. Можно расслабиться и поддержать тусклое веселье:

– Говорят не бывает плохой погоды, бывает плохая одежда. Придётся в его присутствии утепляться.

Госпожа Мопс сбросила мои руки со своих плеч:

– Всё. Беги. Я тебя своими жалобами и так из графика выбила.

Уже на пороге меня догнал её очередной полезный совет:

– Приближаясь к Шиллеру не забывай надевать тёплые штаны.

Я бегу по коридору, чтобы опять раствориться в немощи и капризах требующих внимания стариков, а перед внутренним взором мелькают зеркальные миры господина Шиллера. Неужели его мир обладает такой убойной силой, что столкновение с ним у всех поднимает со дна полусгнившие обломки давно затонувших воспоминаний?

В последующие дни я с любопытством наблюдала за столиком у окна. Королева, элегантно орудуя столовым прибором, не докучала поэту досужей болтовнёй. Молчала не от тонкого понимания мужской натуры, а от бедности словарного запаса, унесённого потоками ликёров с шампанским. Она внимательно вслушивалась в рассуждения Поэта, в нужный момент удивлённо вскидывала брови, дарила улыбку согласия, вздыхала и кивала головой, но главное – не перебивала, не поучала, не упрекала и не навязывала своих взглядов. Ну разве это не чудо? Разве не о такой женщине мечтают мужчины всего мира? А вы говорите старческий маразм! Женщина, лишённая не только злопамятности, но и злоязычия! Одним словом, за столиком у окна царила гармония и, трепеща полупрозрачными крылышками, порхал шаловливый Купидон.