Однажды я склонился над чашкой еды, в которую вдруг упал пучок волос. Я даже не сразу понял, что это мои волосы, пока не потрогал макушку. И когда еще один пучок волос остался в руке – понял, что лысею. Я сказал об этом врачу, который заходил ко мне каждый день, но тот отмахнулся, буркнув, что вырастут новые.

Такое бывает от гормонального нарушения или после химиотерапии, я читал об этом в книгах. В детском доме меня часто наказывали, а моя воспитательница, жалея меня, отправляла отбывать наказание либо в ее кабинете, либо в библиотеке. Я оказывался в книжной вселенной, где с жадностью погружался во все источники информации, что попадались под руку, в виде художественной и научной литературы. Так вот, из медицинских учебников я узнал то состояние, в котором пребывал сейчас. Но зачем эти люди делают с нами такие вещи? Что за цель они преследуют? Хотели бы убить, уже убили бы.

Мой счет времени сбился. Трудно было сказать, сколько я нахожусь в камере. Когда делали уколы, я терял сознание, может, проходили дни, кто знает.

Как же вырваться из этого ада? Нас никто не ищет, мы ведь уехали на заработки, без адреса, без определения. Ловко придумано заманить нас, сирот, под видом вахты на долгий срок. Мы просто исчезли, нас нет. Поэтому работодатель Николай так тщательно расспрашивал о нашей жизни, о родителях, о друзьях. Будут ли нас искать в случае исчезновения. Страховался. Но искать нас действительно некому. Я бы искал Лизу, а она искала бы меня, но мы оба здесь, вот и все. Наши вещи с сотовыми телефонами забрали, отрезали от мира.

Есть ли у нас выход? Где-то читал, что выхода всегда как минимум два, в нашем случае это бежать или остаться. Выбираю первый, пока еще есть силы.

В какой-то из дней меня вывели из камеры, и я пошел «гулять» в другой корпус. Длинные тусклые коридоры с ржавыми потолками и темно-зелеными стенами были моей свободой. В каком-то корпусе кричали люди, через решетки мелькали разные лица, в основном изможденные с безразличным взглядом, всюду стоял запах плесени и мочи. Моя прогулка закончилась в кабинетах, похожих на диагностические. Меня снова всего измерили, засунули шланг через рот в желудок, больно там что-то отщипнули, затем я разделся и лег на стол в позе эмбриона, как оказалось, для пункции из спинного мозга. Я терпел боль, вынашивая мысль о побеге, мне нужно было что-то придумать и забрать сестру из этого адского места. Когда меня посадили на стул и натянули тугую шапку с проводами на голову, я потерял последние волосы. По проводам что-то пустили, и у меня начались судороги, от которых мои ноги стали бить по шкафу, и от этого со стены упало зеркало. Стекла разлетелись вдребезги на кафельном полу. Охранник стукнул меня по лицу, но это заметил вошедший дядя Веня, который погрозил ему пальцем со словами:

– Еще раз увижу – накажу. Не смей портить материал.

– Ваш астеник с плохой генетикой, – сказал врач, который снимал показания с шапки с проводами. – Слабый, не знаю, на что он годен.

– По протоколу все закончили? – спросил дядя Веня.

– Еще нет, – ответил медик и бегло пролистал мою папку.

– Вот и занимайтесь прямыми обязанностями, – отрезал дядя Веня и вышел за дверь.

Мне кинули пижаму, которую я по слабости не удержал, и она упала на пол прямо возле разбитого зеркала. Поднимая вещи, я незаметно прихватил осколок и завернул его под рукав.

Меня снова повели в камеру. По дороге через открытую дверь одного из медицинских кабинетов я вдруг увидел Лизу, она сидела на стуле, пока ей снимали датчики с рук. Заметив меня, Лиза вырвалась и кинулась в открытую дверь, а я ей навстречу. Тонкие руки сестры вцепились в меня мертвой хваткой, мы так крепко обнялись, будто хотели смешаться друг с другом, как два разных цвета на палитре. Конечно, охрана среагировала быстро, и нас буквально разодрали в разные стороны. Лиза повиновалась и, нахмурив брови, побрела в кабинет. Воспитанные в детском доме, мы не умели истерить, просто либо пытались нарушить правила, либо молча выносили наказание.