Наконец, моя картина была окончена. Обессиленные руки выронили кисть и палитру, а вскоре я и сам свалился на пол. Я не мог пошевелить ни единым пальцем. К тому же, лежа на спине, я заметил, как сильно болит мой позвоночник и колени. Хотя удивляться тут было нечему. За все это время я вряд ли хоть раз сменил свою позу.

Вдруг дверь резко распахнулась, сильно стукнувшись об стену. Такой громкий и неожиданный звук дико напугал меня. Я бы даже вздрогнул, будь я в силах. Все, что я сделал, – отвернулся от слишком яркого света, бившего внутрь из коридора. Раздался уставший, но громкий голос Учителя, вибрацию которого я прекрасно ощущал всем своим телом:

– Как-то у тебя тут темно. До сих пор спишь? – сказав это, он беспощадно хлопнул по выключателю. Загорелась люстра, о которой я и понятия не имел. К моему удивлению, она была в силах осветить каждый уголок этой проклятой комнаты.

Какое-то время учитель молча стоял у входа, пытаясь понять, что здесь произошло. Лишних вопросов он не задавал. Его зоркий глаз и так все прекрасно видел.

– Хорошо, очень хорошо, – проговорил он про себя, приближаясь ко мне.

Учитель протянул мне руку, однако я не в силах был принять даже такой добрый жест. Тогда он просто поднял табурет вместе со мной.

– И что у тебя здесь? На какой такой шедевр ты потратил столько сил и времени, мой юный друг? – сказал он с ухмылкой.

Но как только Учитель взглянул на мою картину, выражение его лица сразу же изменилось. В его глазах, насколько это было возможно, читалось удивление и страх. Почувствовав свое превосходство, полностью позабыв о страхе перед ним, ухмыльнулся уже я.

– Этим рисунком я заслужил место среди ваших учеников?

Он молчал. Его распахнутые глаза медленно читали холст. Миллиметр за миллиметром он рассматривал каждую мелочь. Его настороженность вновь начала меня пугать. Это существо совершенно непонятное: он может казаться достаточно добрым, а может и одним взглядом сломать вашу психику. Мне вновь было неясно, что от него ожидать.

Подсчитав все листья на каждом дереве, он оторвал взгляд от картины, снял холст с мольберта и, ничего не сказав, пошел к выходу.

– Куда вы! – возмутился я и привстал, ухватившись за конец его плаща. – Вы не можете забрать ее!

– О! Еще как могу. Ведь она не твоя. Это не картина, это не искусство – это само совершенство, воплощение сада божьего на земле. Она никак не может быть написана таким бездарным мальцом, как ты! Ты получишь ее только в том случае, если докажешь мне, что в состоянии сделать что-то подобное. А сейчас я пойду в нашу галерею, сниму оттуда копии величайших картин, которые сделал один из лучших моих учеников, и оставлю там только это творение. Ни «Сад земных наслаждений», ни «Вавилонская башня», ни «Тайная вечеря» не заслуживают быть в одной комнате с ним, по крайней мере, их копии.

Он вырвал свой плащ из моих ослабевших рук. Сопротивляться я был не в силах. Мои колени подкосились – я свалился на пол. В моей памяти до сих пор стоит силуэт Учителя, уносящего самое дорогое мне творение. Я помню, как сидя на коленях беспомощно смотрел на его спину и на то, как он захлопнул дверь, так и не повернувшись в мою сторону. Ведь уносил он не мою картину, не холст, измалеванный краской, он уносил часть моего сердца. Рисовал я не для себя, а для картины, для того, чтобы она жила. Конечно, мне было бы плохо, не сделай я этого. Если бы я позволил тому образу исчезнуть бесследно, вероятно, я бы покончил с собой. Но несмотря на это, ведь думал я не только о себе и вкладывал сердце в каждый мой штрих. А он просто взял и беспощадно отнял у меня Ее! Единственное, о чем я тогда мечтал, – это в последний раз взглянуть на мою работу, хотя бы одним глазком, хотя бы секундочку. Не знаю, что бы мне это дало, но таково было мое искреннее желание.