Мне стукнуло уже восемь лет. Сколько же бумаги я испортил, сколько нервов истрепал своим родителям, и как давно я не выходил из дома. Тем временем все мои сверстники уже начали одновременно веселую и печальную школьную жизнь.

Меня ведь и не пытались заставить пойти в первый класс. А я, глядя в окно, даже представить не мог, куда плетутся эти сотни недовольных детей каждый день, да еще и все в одинаковой одежде.

Жизнь вне стен все-таки вызвала во мне интерес. Пару раз я и вовсе подумывал о том, чтобы поговорить с родителями и постараться наладить наши отношения. Когда я чувствовал себя счастливым, мне казалось, что я вполне смогу себя контролировать, что никакой проблемы не существует вовсе. Я был чем-то большим, чем просто человеком. Я был всеми людьми одновременно, всем миром сразу. Это ментальное единство текло внутри меня, и каждая муха, каждый комар был чем-то дорогим мне.

В такие минуты с моего лица не сходила улыбка. Вне всякого сомнения, я бы вышел из комнаты и поговорил с родителями, если бы не скоротечность моего мнимого счастья. И кто же установил такую несправедливую цену? Почему минута радости стоит нескольких часов страданий? Хотя тогда я, конечно, не задавал себе настолько унылых вопросов. Цена меня не волновала, награда была слишком велика для того, чтобы пренебрегать ею ради спокойствия и нормальности.

В таком ритме протекал день за днем. Не менялось ровным счетом ничего. Неужели я тогда и в правду думал, что такая жизнь продлится вечно? Меня все устраивало, я жил по придуманным мною же правилам. Мешала мне лишь периодическая усталость от того, что приходилось писать картины по шестнадцать часов в сутки, и странная, ничем не оправданная паника. Она могла нахлынуть в любую секунду, и тогда мне казалось, что все мое существование в корне неправильно, что я обязан что-то изменить. Хоть и длилось это чувство меньше минуты – оно казалось мне невыносимым. Мне никогда не приходилось быть окруженным стаей волков, но думаю, что это единственное, с чем я мог бы его сравнить. Сама земля отторгала меня, словно я был ей противен. Но даже это было для меня всего лишь небольшой лужицей на пути к наслаждению, перепрыгнуть которую, мне не составляло труда. Думаю, если бы я должен был есть разбитое стекло каждый день для того, чтобы писать, я бы делал это.

Ложась спать, я точно знал, что будет происходить завтра. Каждый день был идеальной копией предыдущего. Я ничем не отличался от простейшего алгоритма какой-нибудь программы. Постель, картина, завтрак, туалет, картина, ужин, туалет, картина, постель. Словно персонаж игры, да еще и второстепенный. За исключением нескольких минут счастья, я не ощущал себя живым. Я был подобен животному, руководствуясь одними лишь инстинктами.

Я любил сидеть у подоконника после выполненной работы, когда пальцы и кисть правой руки уже отказывались двигаться, а боль от них разливалась по всей руке одновременно жгучим и ледяным потоком. О чем я думал в те минуты? На моих глазах бурлила жизнь. Толпы людей спешили по своим делам, мужчины с суровым лицом закуривали сигареты, какая-то одинокая старушка кормила стаю голубей, студенты и школьники старались разбавить нудную жизнь компанией друг друга. Утром туман от реки застилал все вокруг, и все, что я мог видеть, – одинокая береза, росшая прямо перед моим подъездом.

Блестящие сугробы снега за окном превратились в потоки грязи. Люди на улицах ругались, перепрыгивали через черные лужи и вязли в сырой земле. Потом из грязи вырос новый завораживающий мир зеленых листьев, насекомых, палящего солнца и нескончаемого детского смеха.