Проводя целые дни в лавке, отец постоянно посещал толкучку, где торговали всяким хламом. Не пропускал даже случая, чтобы у мимо идущей бабы-торговки не купить какую-нибудь ветошь. Страстный любитель аукционов, он покупал иногда совершенно ненужные вещи, вроде старой треугольной шляпы с перьями. На вопрос матери: зачем это он купил? Отец пояснял: «Ну, хоть в баню ходить. Ведь дешево, один материал вдвое дороже стоит». <Покупались какие-то огромные картонки со старыми кринолинами, из них мать нашивала детям рубашки и платьица, а я вытаскивал стальные прутья для лука>[41].

В числе племянников отца был Александр Васильевич, уже почтенных лет, уважаемый человек. Необычайно серьезный, спокойный, он с деловым видом подшучивал над аукционной страстью отца.

Воскресенский кафедральный собор на Соборной площади Уфы (1833–1841).

В нем хранилась икона Казанской Божией матери. Фото 1900-х гг.

(Разобран в 1932 г., на его фундаменте в 1950-х гг. возведено здание Башкирского государственного академического театра драмы имени М. Гафури)

<Как-то вечером заходит к отцу и говорит:

– Что же это вы, дяденька, дома сидите и не съездите.

– Куда?

– Да слонов посмотреть.

– Каких слонов?

– Да в зверинец ведут, что ли четырех слонов, трое-то прошли по мосту через Белую, а четвертый, большой, застрял, так пожарные поехали протаскивать.

– Что ты говоришь! Ты видел их?

– Да я сейчас оттуда, с Вавиловского перевоза.

Отец приказал скорее запрягать лошадь в тарантас и, взяв детей, быстро поехал. Вавиловский перевоз оказался пуст. Никого не было, и никаких слонов никто не видел.

– Ты что же это! А! – напустился отец на дядю, а тот со своими всегда приподнятыми бровями и невинным взором оправдывался, дескать, – Видимо уже провели, я-то издали не разглядел хорошо, народу-то много, а другие говорили… >[42].

Аукционы происходили обычно во дворе окружного суда или в его залах. Однажды отец, проезжая мимо, увидел во дворе народ, а из ворот выходил дядя Александр Васильевич[43].

– Что это там? – спросил отец.

– Да корову с аукциона продают. Так что же не покупаешь?

– Да у меня их две, не нужно больше, все-таки, пожалуй, взгляну.

Отец спешно протиснулся к столику, за которым пристав[44] уже стучал молоточком, выкрикивая: «Двадцать шесть! Кто больше?»

Не желая упускать так дешево коровы (цены на которых были рублей сорок), отец крикнул: «Двадцать семь!» – и покупка осталась за ним.

Толпа стала расходиться, и тут происходит диалог отца с приставом.

– Где она у вас?

– В зале, во втором этаже.

– Что-о-о? Зачем же вы ее в зал-то втащили? – изумился отец, – что ей в сарае места не было, что ли?

– Ну, в сарае она отсыреет.

– Что-о-о? Да вы смеетесь надо мной.

– Ну, пойдемте, я вам покажу.

И оба поднимаются по лестнице во второй этаж. Дядя их сопровождает. Отец недоуменно спрашивает:

– Как же вы втащили ее?

– Да на руках.

– Ах вы, шутник этакий.

– Ничего я не шучу.

И пристав обиделся и открыл дверь в пустой зал, где в углу стоял какой-то ящикоподобный рояль.

– Вот она.

– Кто она?

– Рояль.

– Какая рояль?

– Какую вы купили.

– Я покупал корову.

– Никакой коровы не продавалось.

– Да на кой же она мне черт, ваша рояль. Ты это что же делаешь? – обернулся отец к смиренно стоявшему тут же племяннику и тоже как бы изумленно смотревшему на рояль.

– Да мне сказали, что корову продают.

– Подлец ты после этого! – и отец сплюнул, махнул рукой, и, приехав домой, мрачно приказал дворнику привезти из окружного суда покупку вроде ящика.