– Давно остановились, – подтвердил мою гипотезу относительно часов старый доктор. – На часового мастера у начальства нет денег, а нам снять и выкинуть жалко – они тут еще до Великой Отечественной войны висели.

– Плохо, – кивнул я и вошел в первую от центрального входа палату.

Широко распахнув крепкую, когда-то давно покрытую белой краской, а сейчас местами уже облупленную скрипучую дверь, мы вошли в просторную, с высоким потолком палату на четырех человек. Остро пахнуло спертым воздухом и здоровым мужским потом. По периметру вдоль шершавых стен с растрескавшейся, много лет не беленной штукатуркой стояли старые, покрытые чешуйчатой ржавчиной пружинные кровати, заправленные одинаковыми темно-синими тонкими армейскими шерстяными одеялами с ровными черными полосками в ногах. На них, едва касаясь костлявыми ягодицами, сидели понурого вида молодые ребята в одинаковых госпитальных пижамах с жирным черным клеймом «МО» (министерство обороны) на спине. Справа от входа почтительно замер обшарпанный стол на толстых ровных, испещренных похабными и не только словами ножках, едва прикрытый поцарапанной во многих местах блеклой полировкой, с пузатым графином из толстого прозрачного стекла без пробки, стоявшим почти по центру в окружении четырех тонкостенных стаканов с прорисованными на дне яркой красной краской инвентарными номерами. Стулья в палате отсутствовали, зато у каждой кровати в изголовье узнавались видавшие виды крашенные белой масляной краской маленькие тумбочки. Через грязные окна едва проникал дневной свет, а уличный пейзаж был надежно скрыт. Вместо люстры с высоченного потолка змеился черный, скрученный в крупную спираль электрический провод, увенчанный треснутым лампочным патроном с угадывающейся под толстым слоем пыли шестидесятиваттной лампочкой. «Красота» облупленных стен дополнялась вывороченными розеточными гнездами, которые висели на оголенных проводах почти над каждой кроватью. В одну такую розетку кто-то отважно подключил зарядное устройство мобильного телефона.

– Снова телефон заряжаете?! – свел к переносице мохнатые седые брови старый служака. – Сколько раз можно вам повторять, что в госпитале запрещено пользоваться сотовыми телефонами.

– А такими электрическими гнездами можно? – кивнул я в сторону висящей на алюминиевых нервах розетки.

– Да постоянно говорили старой заведующей, – замялся полковник, – что нужно починить розетки, а она – ноль эмоций!

– А сами что? – прищурился я. – Не в состоянии найти мастеров?

– Кто нас послушает? – отмахнулся старый хирург. – Уже миллион раз говорено! Надо, чтоб вы лично с кем надо переговорили! Похоже, пока кого-нибудь током не шибанет, толку не будет!

– Вы с замом по АХЧ[1] поговорите, – подсказала старшая сестра.

– А что окна-то такие грязные? – кивнул я на непроницаемые стекла.

– Их только весной можно отмыть, – вздохнула старшая сестра. – Они же на проезжую часть выходят – там пыль и грязь, а окна уже законопачены на зиму. Вот только осенью их мыли.

– Плохо! Ладно, с окнами ясно! А насчет розеток с замом по АХЧ поговорю, – пообещал я, делая соответствующую отметку в записной книжке.

– Это у нас Женя Скворцов! Юный воин-десантник! – бодро представил травматолог первого пациента. – Привычный вывих правого плеча. В день по пять-шесть раз рука из сустава вылетает. Сам и вправляет! Призвался месяц назад из Башкирии.

– Десантник?! – окинул я тщедушного воина недоверчивым взглядом.

– Так точно! – привычно гаркнул солдатик, выпрямив впалую грудь. – Десантник! 76-я дивизия ВДВ!

– И давно она, – я кивнул на его висевшую вдоль туловища правую руку, – у тебя вылетает?