– На станцию, тринадцатая.

– Слава яйцам, – негромко произнес Костя. Машина тронулась. За окном проплыли ветки бузины, звучно шлепнув по стеклу листьями. «Газель» несколько раз ощутимо качнуло, когда она выбиралась из канавы, в которую ее загнало маневрирование между абы как поставленными машинами. Наконец ее двигатель победно взревел, нас тряхнуло, и машина выбралась на дорогу, которую можно было назвать таковой хотя бы по наличию бетонного покрытия с легкими, практически незаметными, вкраплениями асфальта.

Костя повернулся ко мне:

– Сказать что-то хочешь?

– Хочу, – зло отозвался я. – Хочу сказать, что работать с тобой больше не хочу. Как на станцию вернемся.

– Скатертью дорога, – отозвался напарник. – Мне ж проще будет без карманного робингуда под рукой.

– Да иди ты… – Как всегда, когда эмоции бурлят, нужных слов не находилось.

– А что – ты вообразил, что я тебя умолять буду? – прищурился Константин. – Или на колени бухнусь? Мне истерики не нужны в качестве напарников. Особенно истерики мужского пола. Хуже баб…

– С какого хрена истерики? – рявкнул я. – Кто тебе про истерику говорил? Просто…

– Что – просто?

– Просто, б…дь, нельзя так!! Ты какого дьявола вообще тогда в медицину пошел, если так к людям относишься?

– Как я отношусь, Шульгин? Я что, помощь не оказал? Или ты хотел, чтобы я тетке стволовой инсульт одной инъекцией вылечил?

Вот правильно же говорит, что самое обидное. Мои мысли, по сути, озвучивает. Но все равно – как будто с ног на голову все переворачивает. Я отвел глаза и отвернулся, тяжело плюхнувшись в крутящееся кресло.

– Нельзя так с людьми…

– А как надо было?

– Да как угодно, но не так! Нас человек вызвал, потому что помощь ему нужна была – а ты ее… не знаю… только что на хер не послал! И то, судя по тону – послал! Что тебе мешало хоть разговаривать вежливее? Зачем гавкал на нее? Она… и так… там одна осталась…

Оборвав разговор, я с силой захлопнул окошко переборки. Вот уж кем я не был, так это слюнтяем, но сейчас глаза щипало со страшной силой. И разговаривать я не хотел – ни с Костей, ни с кем другим. И он прав – не вылечить силами «Скорой» инсульт, но и женщина та – как ей быть? Мы ее, как ни крути, просто бросили… И сейчас она там, в душной квартире, сидит, сложив руки, смотрит, как умирает ее мама, не в силах ни помочь, ни помешать этому. И даже позвонить ей некуда, некого попросить о помощи. И так же бьется та проклятая муха об стекло, и так же хрипит умирающая…

Ну почему так все по-идиотски в этой жизни?

Я в ярости хватил кулаком по носилками, заставив их гневно брякнуть в ответ.

Не должна наша служба вот так вот просто уходить, оставляя людей!

– Тринадцатая, ответьте «Ромашке»! – донеслось из кабины.

– Отвечаем.

– Запишите вызов, пожалуйста. Улица Чайковского, дом 16, квартира…

Костя склонился над пустой картой вызова, быстро водя по ней ручкой. Хана надеждам на возвращение и хоть получасовое лежание на кушетке с вытянутыми ногами и без осточертевшей обуви. Очередной вызов. И не факт, что не копия предыдущего. Повод к вызову я не услышал, но раз не завыла сирена над головой, значит – что-то очередное из серии «плохо все болит ничего не помогает». Пусть так. Не хватало сейчас чего-нибудь серьезного, пока я в расстройстве чувств.

Мы поехали.

Дом настолько напоминал тот, который мы только что оставили, что я даже зажмурился и несколько раз моргнул, чтобы прогнать морок – настолько похожи были давно не крашенные стены с облупленной штукатуркой. Впрочем, чушь, конечно – район Коммунстроя был изначально выстроен по типовому проекту, дома одинаковые, как табуретки, да еще, как говорят, расположены были так, чтобы с воздуха складываться в надпись «СССР». Насчет надписи не знаю, не летал, но подобную задумку периодически обкладывали в десяток этажей наши водители, разыскивая ночью очередной адрес дом № 22, который, вопреки логике, находился где-нибудь на задворках дома № 71 или № 49. Однако – те же подъезды полуоткрытого типа, хорошо вентилируемые летом и люто продуваемые зимой, те же кусты бузины в качестве заборчиков, огораживающих самодельные огородики, организуемые пенсионерами на придомовой территории, те же шиферные крыши, и тот же темно-зеленый, с проседью, мох, облепивший этот шифер за много лет, те же жестяные водосточные трубы, кое-где перекосившиеся, с разошедшимися пазами. И те же неизменные бабушки «а-вы-в-какую-квартиру», сидящие на обязательной лавочке у подъезда.