– Сейчас новый директор пришел. Она сама на покое при усадьбе живет, – продолжал Диодор. – А этот-то пришел ко мне во время службы, попрыгал так на полу-то дощатом, о-о, говорит, пол-то совсем разваливается, я должен вас по технике безопасности закрыть! Церковь-то закрыть, представляете?! – Он отхлебнул чаю, и в глазах его я впервые заметил что-то человеческое. – Вот так и живем. Закроют церковь или нет – не знаю.

Обращался он к нам, потому что делегация наша имела некоторый общественный вес, хоть и состояла из двух православных писателей, одного бизнесмена и меня.

Поговорив еще немного, я задал вопрос о дневниках Гоши, которые не выходили у меня из головы.

– А можно ли мне на них посмотреть? – спросил я.

– О, не только можно, а нужно! Коля, неси сюда папку!

Некоторая возня возникла с тем, кто принесет папку, отправлен был Борис, и через пару минут она была на столе перед епископом.

Диодор погладил ее рукой и посмотрел на меня.

– Я – человек простой, – сказал он. – Но папка эта интересная. Я не все читал, да и, признаться, некогда, ну, и мудрено там бывает, ино и скабрезно. Вы уж сами посмотрите. Человек-то он был образованный, много книжек прочитал. Вот и пишет там о разном. Мне то это ни к чему, а вы поглядите, человек все-таки, царствие небесное! Все там будем пред Господом!

Мы все перекрестились. Епископ подвинул ко мне папку, и я перевернул ее к себе.

В обычном картонном деле было довольно много листов, некоторые уже пожелтели, видимо, печаталось это в разное время. Я представил себе, как он таскал с собой эту папку, видимо, не имея компьютера, не мог сохранить все это на флешку, или просто постоянно перечитывал текст. На папке было написано

Записки Ё…

– А почему Ё? – спросил я.

– А вот этого не могу сказать, – пожал плечами Диодор. – Может, Николай знает? Николай!

– Не знаю, батюшка, – отвечал помошник. – Борис, ты знаешь, почему Ё?

– А Бог его знает! – ухмыльнулся «надзиратель». – Он ведь никому о себе не рассказывал. Да вот еще его фильмы некоторые, там остались. – Он протянул стопку DVD в книжечках.

Я посмотрел некоторые обложки – Тарковский, Кесьлевский, Кубрик…

– Хороший вкус, – заметил я.

– Да, он человек образованный, на Мосфильме, говорят, работал! – подтвердил Диодор.

– Так тем более интересно! – согласился я. – Может, он гений какой, а мы не знаем? Скончал свои пути, так сказать, в приюте, со всяким может случиться. От сумы, да от тюрьмы… Моцарта тоже в могиле для бедняков похоронили.

Все на мгновенье притихли.

– Гений, это точно, – молвил Диодор. – Иконостас вон какой сделал! Может, и гений, и впрямь. Вы, знаете, что? – осенила его мысль. – Вы наведите о нем справки! Вдруг, это и, в самом деле, человек известный, а мы о нем ничего не знаем! Может, и родственников его найдете? Вы возьмите это с собой, возьмите! А там, если понравится, что, в музей отдайте или опубликуйте!

– Так вы благословляете? – спросил я недоверчиво. – Забрать это и поступать по обстоятельствам?

– Вот именно, что по обстоятельствам! – Епископ встал и благословил меня широким крестом. Встал, естественно, и я, сложив руки лодочкой.

Мы тепло простились, и всю дорогу я грел у груди эту папку.

В Москве я начал читать. Через некоторое время, прочитав листов десять, я решил навести справки, кто бы это мог быть. Не составило труда выяснить, что, действительно, на Мосфильме некоторое время работал художником-постановщиком, а потом декоратором, некто Георгий Ёжиков, и работал он чуть ли не с Лотяну, Рязановым и другими мэтрами. Бывал и в других странах. Постепенно, однако, он стал чудить, спиваться, лишился работы и жилья. Кое-кто еще помнил его острый профиль, высокий рост и красивый зачес седеющих прядей. Ходил он по Мосфильму всегда в испачканном красками халате, с маленькой бутылкой коньяка в кармане и с растрепанной шевелюрой. Иногда с батоном под мышкой. Часто его видели в наушниках, слушающим музыку, а иногда и с книжкой в руках. Редко, однако, когда он был абсолютно трезв.