– Все… – ответил за Расима Фарук, но Эрдемир бросил на него быстрый и холодный взгляд, и он замолчал.

– Отдыхаем, отдыхаем, – ответил Расим. – Что еще остается делать гостю? Как мои дела? У меня есть надежда?

– Надежда вещь хорошая, – сказал Эрдемир. – Я задержался потому, что ждал результатов экспертизы.

– Какой? – не понял Расим.

– Химической, – ответил Эрдемир.

Расима как огнем обожгло. Он уже забыл, что четыре дня назад ему в полицейском участке срезали ногти.

– И что с результатами? – спросил он и поперхнулся.

– Они задерживаются, – ответил Эрдемир, – но это не повод огорчаться… Фарук не спросил вас, что бы вы хотели себе заказать, потому что мы хотим вас угостить национальными блюдами, правда, турецкими. Но я думаю, что придет время, и вы попробуете каморканских кушаний. А возможно, когда-нибудь мы попробуем и кушаний белорусских. Я полагаю, вы не откажете нам в любезности прокомментировать меню ваших ресторанов.

В это время появился официант, он принес белый напиток в высоких стеклянных стаканах.

– Айран, – сказал Эрдемир, – не только возбуждает аппетит, но и готовит желудки к перевариванию мяса, особенно приправленного острыми соусами.

Расим отхлебнул из стакана. Айран оказался чем-то вроде крепкого кефира.

– Мы не заказали ничего спиртного, – сказал Эрдемир, – ни в Каморкане, ни в Турции это не принято, но если гость выразит желание, мы тут же исправим свою ошибку.

– Нет, – сказал на это Расим, – я придерживаюсь правил страны пребывания. Вот когда вы попадете в Белоруссию…

Эрдемир и Фарук засмеялись.

В это время официант подал лепешки и зелень, затем принес ассорти из копченого мяса и рыбы.

– На горячее будет сложный кебаб, – сказал Фарук, увидев, что Расим осторожничает с едой. – У вас в Белоруссии, да и в России тоже, его называют люля-кебаб.

– В меня вряд ли влезет столько, – ответил Расим.

– Влезет, – сказал Фарук. – А если не влезет, то чаем утопчем.

Так за мелкими и ничего не значащими репликами прошел час.

Уже все загородки в ресторане были заняты, причем большинство посетителей, судя по физиономиям, было европейцами. И только в загородке напротив расположилась турецкая семья. Отец – ярко выраженный брюнет, его жена – женщина неопределенного возраста в хиджабе и маленький мальчишка лет шести-семи.

– Это курды, – пояснил Фарук, увидев интерес Расима к этой троице.

– Вы продолжаете изучать Ахундова? – вдруг спросил Расима Эрдемир.

– Нет, та конференция, на которой я познакомился с Фаруком, была последней. В аспирантуру я не поступил, а потом и от языкознания отошел.

– И чем вы сейчас занимаетесь? Бизнесом?

– Вряд ли это можно назвать бизнесом. Я работал в туристической фирме.

– Почему работал, вы оттуда уволились?

– Нет, но после того, как я задержусь в Турции, хозяин может меня уволить.

– Будем надеяться на лучшее, – сказал Эрдемир.

– Будем, – согласился Расим.

– Меня все же интересует, почему вы выбрали предметом своего исследования Ахундова?

– Наверное, потому, что поэты-материалисты в Советском союзе были более известны, чем все другие поэты.

– Да, да, – вмешался в разговор Фарук. – В СССР, например, был очень популярен Омар Хайям. Его даже считали первым персидским поэтом. Хотя в иерархии поэтов Персии у него далеко не первое место.

– Он тоже был материалистом? – спросил Эрдемир.

– Нет, – ответил Фарук, – он часто использовал образ и символ вина, и в СССР полагали, что он пьяница, а значит, свой человек, родственная душа.

– Родная душа, – автоматически поправил Фарука Расим.

Эрдемир посмотрел на Фарука так, как смотрит кот на прохожего, помешавшему ему ловить птичку.